Жизнь и ее мелочи - Светлана Васильевна Петрова
Пёс смотрел на хозяина с интересом и слушал внимательно, но молча, голос он вообще подавал редко.
– Ты остаёшься за главного, охраняй территорию, никуда не уходи. Понял?
Неро понял, но начавшим оперяться хвостом не замахал, не имел такой дурной собачьей привычки.
За час добравшись до банка, Захар получил деньги за два месяца и, почувствовав себя Крёзом, собрался зайти напротив в «Пятёрочку», чтобы пополнить кое-какие припасы, как вдруг попал в объятья здорового мужика средних лет, который в волнении бормотал со спазмами в горле:
– Дя-дя Захар, дя-дя…
– Виктор!
Они сразу узнали друг друга, хотя не виделись давно. В прошлой хостинской жизни повара по двору с утра до вечера бегал, играл с пацанами в футбол мальчишка с горящими недетскими глазами. Щуплый, длинноволосый, в линялой майке, иногда с куском хлеба в руке. Его родители обитали в соседнем подъезде: три поколения в одной комнате и все пьющие, без постоянной работы.
Захар сначала приносил Витьку булочки, сладости, подарил мяч, потом звал домой, кормил щами, котлетами, покупал шорты и рубашки, Нина Ивановна читала ребёнку сказки. Неожиданно семья куда-то уехала. Потом Витя, уже взрослый парень, зашёл в гости, рассказал, что воспитывался в детдоме, получил специальность электрика и комнату в Кудепсте, женился, работает и заочно учится в институте. Дружеские отношения прервались опять, когда Захар уехал на Кубань. И вот новая радостная встреча.
На гору возвращались вместе, посвящая друг друга в события минувших лет. Времени хватило даже на подробности. Виктор жаловался на жену:
– Замучила совсем: не туда положил, не так поставил, не то принёс, учит жить по своим правилам, в её ритме, подавляя мой собственный. Терплю, терплю, да как рявкну на три буквы – сразу, как шёлковая: тю-тю-тю, сё-сё-сё… А назавтра опять за своё, а я опять матом. Так и живём. Бросить – так дети. Они почему должны страдать? Это я сам проходил. И новая, вдруг такая же попадётся, а то ещё хуже? Моя-то, по молодости, прелесть какая была. Что делать?
– Ничего не делать. Любить.
– Всё у тебя просто. Вот ты любил и что имеешь? Шиш без масла в глухомани.
Захар засмеялся:
– Ну, нет, я весь мир имею.
Они как раз добрались до возрождённого его трудами участка. С высоты открылся головокружительный вид: долгий горный склон и бесконечность моря, пёстрая зелень и ультрамарин, накрытые пронзительной чистотой синего неба. Гость смотрел, как заворожённый.
Неро поднял на загривке шерсть и обнажил молодые клыки. Хозяин поднял палец:
– Спокойно. Это мой друг. Теперь и твой тоже. Уважай.
Внук волка нехотя обнюхал посетителя, сел поодаль и демонстративно отвернул морду. «Друг» оставался для него чужим. Но приказ есть приказ, придётся терпеть.
Территорию Виктор обозрел профессиональным глазом.
– Да, телевизионный и сетевой сигнал сюда не достаёт, это ладно, однако без электричества – никуда. Ну, положим кредит я на себя оформлю. Но чиновники разведут канитель, станут время тянуть, рабочие сделают в два раза дороже, а главное хреново. Давай, я тебе сооружу ветрячок – тут дует почти постоянно, на хозяйство энергии хватит, и будешь ты зависеть только от матушки природы, она сурова, но не такая сволочь, как человек. Если по-хорошему, с ней можно договориться.
– Ветряк – это дело, я и своим умом дошёл. Поможешь – справимся. А о людях зря так судишь. Мы же с тобой другие? Конечно, хватил ты лиха, но жизнь, она разная, а если без страданий, то и не жизнь вовсе, пройдёт – не заметишь. Радость не даётся даром.
– Ты, дядя, всегда был философом, книжки любил.
– Я и теперь много читаю. Библиотекари сейчас тоннами классику списывают, надо же куда-то новое ставить. Титульный лист выдернут – и на помойку. Тяжело в гору таскать, но смотри, какое у меня здесь собрание сочинений. Загляденье! Друзей я по дороге растерял, а иногда так хочется с кем-нибудь разделить свои идеи и чувства. Писатели говорят со мной, как с равным, не обманывают и не предают, они даже любят меня, своего читателя.
– Про любовь – это всё слова. Любовь – дело тёмное, – отмахнулся Витёк. – Ты любишь – тебя не любят, тебя любят – ты не любишь.
Захар вдруг подумал: а ведь точно! Зачем же он подчинил свою жизнь чувству и положил к ногам обыкновенной женщины? От этого предположения на душе стало муторно.
Всю ночь вертелся без сна, отбиваясь от нехороших мыслей. Такие человек обычно скрывает не только от посторонних, но главное от себя. Кому хочется признать, что жил зря, бездарно тратил отпущенное время, что мечты не сбылись и, с какой стороны ни посмотри, есть ты ничтожество.
Захар даже вспотел от ужаса и сел на постели. Стоп! Как вышло, что случайные слова сбили его с толку? При жизни Луизы он никогда в своём праве любить безответно не сомневался. Видно, мельчает человек, занимаясь исключительно выживанием. Мечтал стать художником, а стал поваром, пробовал переписать жизнь набело, не получилось. А тут и время закончилось, пришли другие люди, с другими мечтами и планами, с новой моралью, которую откровенно назвали вседозволенностью. Мы стыдились публичности, наготы тела и обнажённости чувств, агрессивности, жадности, эгоизма. А этим всё по-фигу.
Вот и Витя говорит глупости, а ведь был добрый мальчик. Но и сам-то, сам он хорош: жену обидел, дочь потерял, а глядя на выставки современного искусства, на искусство не очень похожее, перестал жалеть, что бросил рисовать. Подстроились мозги под обстоятельства. Ну, значит, и воспитываться будем вместе.
Отныне Виктор взбирался на гору часто, даже Неро начал к нему привыкать. Неясно, где инженер-электрик брал или покупал, но всегда приносил то одну, то другую деталь, генератор и мотор, провода, делал чертежи, измерял, копал, варил швы газовым аппаратом, лишь покраску ветряка оставил хозяину.
Захар старался накормить добровольного труженика повкуснее. За трапезой, да под баночку пива разговоры велись откровенные, хозяин жизнь свою выкладывал без прикрас и, продолжая вечный спор с самим собой, мнения спрашивал.
– Ты мне скажи, Витя, какой от меня теперь толк? Род людской более не пополняю, полезных обществу дел не совершаю, разве что землю ласкаю, бросаю в неё семя и жду всходов. Вряд ли я был нужнее природе, когда выпекал за день 20 тортов и 50 пирожных. Ну, любил женщину. Так я и сейчас её люблю. Ещё люблю собаку, и она меня любит, и надеюсь переживёт. Люди бессмертны, пока
