После завтрака - Дефне Суман
– Нет, я не о нем. То был дядя Невзат. Он, возможно, даже не был нашим родственником. Я говорю о…
Фикрет снова встал, подошел к окну. Он и в детстве такой был. Я, пока не доделаю домашние задания, из-за стола не поднималась, а Фикрет не мог сконцентрироваться даже на пять минут. Вставал, подходил к окну, к книжному шкафу, шел на кухню, открывал холодильник, смотрел пустым взглядом на полки, потом возвращался к учебнику, а через пять минут снова отправлялся по тому же маршруту. В наши дни у него диагностировали бы синдром дефицита внимания и закормили бы лекарствами. Однако, несмотря на такую рассеянность, брат не только получил техническое образование, но и дорос до профессорского звания.
– Я говорю о нашем деде Нури.
– Нури? А как его фамилия? Нури Зийя его звали, кажется? Это который отец Ширин Сака? Младотурок? Или нет? Имя вроде знакомое.
– Нет, не младотурок. Он для этого слишком поздно родился. Если подсчитать…
Я перебила Фикрета. Во мне росла непонятно откуда взявшаяся тревога.
– Разве среди младотурок не было и совсем юных охламонов? Как, ты сказал, его звали? Нури Зийя? Нури?
– Да, а что? – брат обернулся и удивленно посмотрел на меня. Я улыбнулась.
– Похоже, меня назвали в честь прадеда?
– Почему? Какая тут связь?
– Нури и Нур. Нур и Нури[71]. Какая тебе еще связь нужна? А я еще думаю, почему мне это имя кажется таким знакомым. Ха-ха-ха!
Фикрет снова уселся в кресло напротив меня. Пригладил усы. Я еще разок затянулась. Обернувшись, выдохнула дым в сторону открытого окна.
– Мне так не кажется. Кто помнил имя нашего прадеда, когда ты родилась?
– Бабушка, конечно! Разве не может быть так, что это она дала мне имя?
Фикрет скривил губу. Я сразу пожалела о своих словах. Бабушкиной любимицей была я. Фикрета она всегда держала на расстоянии. Если теперь выяснится, что и имя мне дала Ширин Сака, то в брате снова может ожить детская обида.
– Впрочем, неважно. Забудь. Это я так, к слову. Что ты хочешь выяснить о нашем прадеде Нури? Какие сведения о нем можно найти в газетных архивах?
Вот тогда-то Фикрет впервые и рассказал мне о проклятии, черной тучей нависшем над нашей семьей. Личность Нури Зийи – сплошная загадка. Почему Ширин Сака никогда не говорила о своем отце? Так она и о матери не очень-то говорит. Я слышала от бабушки только о дяде из Ускюдара, богатом родственнике, который отправил ее в Париж учиться в Академии изящных искусств. Все это, по мнению Фикрета, указывало на то, что с нашим прадедом связана какая-то тайна. Нам специально говорили все время только о дяде, чтобы мы забыли об отце Ширин Сака. И пока мы не раскроем эту тайну, поколение за поколением нашей семьи будут страдать от проклятия.
Чтобы не рассмеяться, я сделала вид, будто отлепляю от губы приставшую к ней цигарку, но все-таки не сдержалась: так нелепо звучали в устах моего брата-инженера рассуждения о проклятии, темной энергии, наследственной памяти и душевной травме, передающейся от поколения к поколению.
– Ты же обещала не смеяться.
– Хорошо-хорошо, прошу прощения. Но согласись, что…
– Нур, я и мамину… мамину алкогольную зависимость тоже связываю с этим проклятием.
Фикрет грустно смотрел на белый ковер из овечьей шкуры. Тревога, словно лава в жерле вулкана, поднималась во мне все выше. Да что ж ты будешь делать!
– Ну ты и загнул, Фикрет! – На этот раз я открыто рассмеялась ему в лицо. Теперь понятно было, куда он клонит. – Значит, мама из-за своего дедушки стала алкоголичкой? Постой, давай подумаем. Мать, знаменитая художница, бросает дочку на Садыка и возвращается к своему искусству. Отец приказал долго жить, богатый муж, на которого она возлагала такие надежды, не вылезает из бангкокских баров, сын женится на туристке, которая залетела от него на отдыхе в Бодруме, дочка по ночам шляется по Таксиму и невесть в чьей постели встречает утро… То есть не из-за всего этого Сюхейла стала алкоголичкой, а из-за своего таинственного деда, которого она ни разу не видела? Ты это хочешь сказать?
Не знаю, почему я так повысила голос. Фикрет нес чепуху. Мне нужно было просто посмеяться над ней и забыть. Или присоединиться к игре и вместе с братом приступить к поискам сведений о Нури Зийе. Можно было даже сделать его одним из персонажей исторического романа воротилы Метина. Зачем было так себя вести?
Мой срывающийся на крик голос не произвел на брата никакого впечатления. Он склонился вперед и созерцал стоявший между нами квадратный журнальный столик. Уперся локтями в колени, опустил подбородок на сложенные вместе ладони. В такой позе он был похож на христианина, получающего отпущение грехов от священника.
– Я устал от этого постоянного чувства вины, Нур. Понимаешь?
Я встала с дивана. Нога, которую я подвернула под себя, затекла. Чуть прихрамывая, я дошла до серванта, достала бутылку коньяка, налила в бокал на два пальца. Стоя спиной к Фикрету, опрокинула бокал в горло. Налила еще. Постояла, держась за сервант. Глубоко вздохнула. Что происходит? Что это за бунт нервов? Фикрета я, конечно, понимала. Очень хорошо понимала. Во мне тоже жило чувство вины. С тех пор как я себя помню. Каждый раз, когда я начинала делать что-то такое, о чем я мечтала, чего хотела, меня начинало мучить чувство вины и стыда. Но с ним нельзя было покончить, раскрыв тайну нашего прадеда. Это чувство было порождено обществом и имело непосредственное отношение к вопросу о том, может ли человек быть независимой личностью. Пока не избавишься от переживаний о том, что скажут люди, никуда не уйдет и чувство вины. Противоядие – смелость. А во мне этой смелости не было. Я делала вид, что есть, но на самом деле не было. Вспомнился «Галантерейщик». Первый и единственный мой роман. Век у него оказался короткий, как у мотылька. В животе проснулась резкая боль. Я выпила вторую порцию коньяка. Налила третью и вернулась на диван. Живот сводило.
Фикрет поднял голову и взглянул мне прямо в глаза.
– Нур, ты ведь тоже знаешь, что наша мама покончила жизнь самоубийством.
Моя рука дрогнула, и коньяк в пузатом бокале качнулся из стороны в сторону.
– Ты в своем уме, Фикрет? Ты лучше всех знаешь, от чего умерла наша мать. Инфаркт.
Я взъерошила волосы свободной рукой, откинула голову на спинку дивана
