Голец Тонмэй - Андрей Васильевич Кривошапкин
– Ама, ама, сюда бы пригнать наших оленей, – восторгается он. – Посмотри, какой белый ягель!
Отец молча улыбается. Несколько ночевок остались позади. Постепенно ландшафт изменился. Высоченные хребты остались позади. Раскинулась ширь. Потянулись раздольные поля. По речным берегам зачастили сосновые рощи.
– Теперь едем по якутским лугам, – сзади послышался голос Нэргэта.
– Неужели?! – удивляется Илкэни, чуя в душе непонятную тревогу. Окрестность без привычных ему сопок и горных кряжей показалась скучной и чужой.
– Наши земли остались вон за теми горными вершинами, – Нэргэт, обернувшись, палкой указывает на темнеющие вдали горы.
У Илкэни при виде гор защемило в груди. Он впервые за эти дни сник. Ему показалось, что горы с грустью смотрят ему вслед.
* * *
Вдруг на поляне они увидели множество гривастых животных разной масти с длинными хвостами. Сгрудившись, с любопытством глядели они на олений караван.
– Что это такое?! Что за звери? – с тревогой в голосе спрашивает Илкэни.
Отец с Нэргэтом засмеялись.
– Сейчас набросятся на нас и растопчут, смотри в оба, – говорит брат.
Илкэни по голосу брата уловил, что тот шутит.
– Не бойся, Илкэни. Это табун лошадей, – с улыбкой оборачивается отец.
Юноша никогда не видел лошадей. Купцы добирались до них на оленьих упряжках с проводником – ламутом из соседних сородичей.
– Они дикие? Откуда они взялись? – вырвалось у него.
– Это богатство купца Тарагай Мэхээлэ.
В это время гривастый жеребец черной масти, низко опустив голову, вырвался из круга и с громким храпом помчался в сторону вьючного оленьего каравана.
Илкэни стало не по себе. Олени тоже опасливо навострили уши.
– Взгляните, однако, он нас хочет забодать! – взволнованно воскликнул юноша.
Путники остановились. Спешились и стали следить за рассерженным конем.
Жеребец с горящим взором, издавая сильный храп, подбежал довольно близко. Широко раздувшимися ноздрями и огненными глазами он был страшен. Вьючные олени всполошились.
– Чо! Чо! – громко воскликнул Тонмэй и замахнулся палкой на жеребца. Тот резко повернулся и, взбрыкивая, помчался обратно. Он стал носиться вокруг табуна, иногда останавливался и бил копытом землю.
– Почему он так взбесился?! – недоумевает Илкэни.
– Защищает свой табун, – ответил отец.
– И даже от волка может защищать?
– Говорят, и от волка может защитить, когда чувствует свою силу. – Тонмэй, не торопясь, зашагал вперед.
Юноша во все глаза смотрел на жеребца.
Поехали дальше. Табун остался позади. К аласу якутов подъехали к вечеру.
– Приехали, – сказал отец и спешился.
Они остановились между двумя невысокими холмами, поросшими густым лесом.
– Здесь, Илкэни, нет ягеля, – вздохнул отец.
– Вижу, – отзывается Илкэни.
«Здесь много сочной травы. Олени полакомятся зеленью», – подумал он.
Зелень берез и обильные травы не радовали, незнакомая местность тяготила его.
– Неужели уже приехали? А где дома якутов? – недоумевает юноша.
– Дома увидишь завтра, – усмехнулся брат Нэргэт.
Развьючили оленей. Илкэни взялся разводить костер. Быстро собрал охапку сухого хвороста. Срубил топориком ирэт, подчистил от ветвей и получился ровный шест для подвешивания чайника и котла над очагом. Сбегал к речке за водой. Над горящими углями пристроил большой шашлык из сохатины.
Отец со старшими сыновьями быстро поставили небольшой илуму и завернули его ровдугой. Гулуни надоил важенок. Ничто не сравнится по вкусу с крепким чаем с оленьим молоком.
– Все готово, – зовет Илкэни.
– Ты шустрый такой – улыбается Нэргэт.
Отец сел возле костра. Привычно вынул трубку, повертел в руках, затем молча сунул обратно за пазуху. На его смуглом лице мелькнуло сожаление. Его давно тянет к трубке, затянутся бы табачным дымком, да где его возьмешь этот табак… Доживем до завтра. Купец даст закурить.
– Оленей отпустим на ночь или как? – подал голос Гулуни, озираясь вокруг.
– Наутро оленей не догоним, – засомневался Нэргэт. В этом он был прав. Олени тоже, как и люди, чувствуют себя на новом месте неуютно. Отпустишь на волю, догонишь их на склоне ягельных сопок. И то если повезет…
Возле костра обычно Гулуни берет на себя первую роль. Он разливает чай по кружкам, разрезает мясо на равные доли. Кроме мяса, другой провизии у них нет. Муки давно не видели, вкус лепешек уже и не помнят.
Чая с крутой заваркой тоже давно не пили. Заварку, остающуюся после чая, не выливают, а старательно сушат. Ею снова заваривают кипяток. От этого мало радости и вкус уже не тот. А для самообмана сойдет. Сейчас все пьют жидкий чай. Один Илкэни не страдает от этого. Для него и простой кипяток с оленьим молоком вкусен.
Съели поджаренный на углях шашлык.
– Тут непривычный для нас мир, другие духи, потому нам надо быть осмотрительнее, – сказал Тонмэй, отпивая жидкий чай.
– Якуты живут тут недалеко, – Тонмэй кивнул в сторону березовой рощи, тянущейся вдоль неглубокой речки.
– Оленей привяжем на ночь на длинных поводьях, – сказал Гулуни.
– Так надежнее будет. – Тонмэй одобрительно кивнул головой.
– Завтра, пожалуй, я останусь при оленях. Отпущу их и попасу сам, – молвит Гулуни.
– Дельно говоришь, пусть будет по-твоему. – Отец доволен.
После чаепития каждый занялся своим делом. Тонмэй переложил свои пожитки, включая ясачные шкурки, в отдельный вьюк. Нэргэт нарубил тальника и настелил внутри чума. Занес мягкие оленьи шкуры. Ламуты возят их с собой в долгих кочевьях. Нарубил дров для костра. Гулуни возился с оленями.
Илкэни, непоседа, пошел к зеленой роще и наткнулся на кусты черной смородины. Наелся сам и набрал для отца и братьев.
Вокруг смородины много. Ламуты называют ее орбат.
Эту ягоду любит и хозяин тайги – медведь. При мысли о медведе Илкэни испугался. Мало ли что, можно и нарваться…
Вернулся к стоянке. Отец и братья развели огонь в чуме. Все обрадовались Илкэни с полным мешком смородины – орбат. Вдоволь полакомились. Перед сном попили жидкий чай. Легли на шкуры и быстро уснули.
Проснулись рано. Солнце еще не взошло. Его робкие лучи золотым бликом скользили по макушкам далеких гор.
Гулуни развел костер и подвесил медный чайник. У ручейка ополоснулись студеной водой. Выпили утренний чай с копченым мясом, затем осмотрели оленей. Тонмэй в переметный вьюк уложил ясачную пушнину и предметы торга: нюлэндэ, торбаза, рукавицы…
– Не торопитесь, рано еще. Пусть якуты поспят немножко.
– А что, они сонливы, да, ама? – озорно спросил Илкэни.
– Нет, они трудяги, до поздней ночи возятся со своим скотом и косят сено, – ответил Тонмэй, часто видевший труд скотовода. При этом вспомнил Дэгэлэн Дэги.
Тонмэй и оба сына поехали налегке. Гулуни остался с оленями.
* * *
Якутское селение не произвело на Илкэни впечатления. Маленькие, невысокие избы, обмазанные серой глиной, казались неуютными.
