Шум - Рои Хен
– Сейчас, сейчас, – бормочет Ципора, – мне нехорошо.
Она добирается до ванной и запирает дверь дрожащими руками. В животе извивается угорь, бьет ее током. Нужно, чтобы ее вырвало? Нет, она ненавидит такое. Ципора сбрасывает туфли и платье, будто они обжигают. Ее знобит, тошнота не проходит, она сглатывает, во рту жуткая сушь. Почерневшая от времени затирка между плитками ползет по полу гнилыми жилами.
– Ты совсем рехнулась, Ципора, – бормочет она в зеркало женщине с распухшей губой, – какая, к чертовой матери, пророчица, ты не способна предсказать ничего и уж точно не можешь воскрешать мертвых детей!
Она забирается в ванну и съеживается там. Ледяные бортики обжигают кожу, и Ципора включает горячую воду. Пробка давно утеряна, и сливное отверстие приходится затыкать пяткой.
Старую собаку не научишь новым трюкам, думает она и пытается смириться с мыслью, что в отеле, именуемом этим миром, она все-таки гостья, а не хозяйка. Она пользуется удобствами, наслаждается кондиционером и ворчит, глядя на горы еды, которую люди наваливают в тарелки на завтраке, но, в конце концов, она такой же гость, как и остальные, и не ее ответственность, если кого-то ударит током в ванне, если кто-то подавится крекером в лобби или споткнется в коридоре на неровном полу и сломает шею.
Она и не окажется хозяйкой отеля, потому что единственная книга, которую она прочтет, – это книга жалоб и предложений. На роль горничной, охранника, официантки, портье или массажистки она тоже не годится. Она не будет убирать использованные презервативы из комнат, не станет кричать на детей, которым запрещено бегать вокруг бассейна, и не собирается спорить с богатыми пьяницами в президентском люксе.
Уровень воды поднимается, а из гостиной доносится звук заставки знакомой передачи, и хоть в последние годы Ципора смотрела телевизор чаще, чем ей хотелось бы признавать, она не может вспомнить, какой именно.
Сколько раз Израиль выигрывал “Евровидение”?
– Не входи!
Да не вхожу Я! Я смотрю викторину, а они включают рекламу в самом интересном месте. Чего вдруг ты решила принять душ? Ты помнишь, что такси вот-вот подъедет?
– Четыре.
Что четыре?
– Четыре раза Израиль выигрывал “Евровидение”.
Четыре? Избранный народ!
Ципора окунает себя, как чайный пакетик, в горячую воду, но озноб не проходит.
Не поеду я ни на какое телевидение, решает она. Все! Я не собираюсь и дальше позориться. Пророчество не сбудется, а меня все запомнят как чокнутую старуху. И Ноа порвет со мной отношения раз и навсегда, Габриэла от стыда перестанет ходить в школу, а какой-нибудь дотошный журналист забьет последний гвоздь в гроб моего самоуважения, когда отыщет мой первый и последний сборник “Глубже моря” и зачитает какие-нибудь ужасные строки вроде “Роза была и останется розой, только ты изменишься сто раз”.
Из воды торчат лишь островки ее ушибленных коленей, плечи да голова с лиловыми волосами. Вполне достаточно, чтобы она продолжала присутствовать в мире, и именно это она постарается изменить – хотя бы на время, пока сможет задержать дыхание.
Когда вода доходит до края ванны, Ципора зажимает нос пальцами, наклоняется, и голова ее исчезает под водой.
Живот
Когда Ципора поднимает голову, она уже не в ванне. Повсюду черная вода, размеры пространства вокруг невозможно определить, потому что оно то расширяется, то сжимается. Ее обнаженное тело окутано водорослями, как саваном, в ноздрях рыбий смрад, на зубах морская соль. Горячо. Влажно. Туманно.
Я слишком старая для этого дерьма, думает она.
Бу-бум
Это мое сердце так колотится, думает она.
Бу-бум
На мгновение мелькает ужасная мысль, что она вернулась в утробу и ждет очередной реинкарнации, но зеленый просверк на пальце опровергает эту гипотезу. Вряд ли душа прихватила бы с собой в следующее воплощение кольцо с барахолки.
Бу-бум
Случайные слова плывут откуда-то от горизонта к ней в голову, но все они тонут по пути, не добираясь до берега ее сознания. Опытная переводчица больше не принимает посланий. Маяк не работает. Извините за доставленные неудобства.
Бу-бум
Глаза Ципоры закрываются. Лицо расслабляется. Нижняя челюсть отвисает. Тревога уступает место радости. Радость отказа, радость отступления, радость забвения. Пульс замедляется.
Бу —
Она сразу предупредила, что в ней нет веры. Теперь господин Господь сам отвечает за все последствия. Как можно винить Ципору, если Ципоры больше нет?
Бум
Передайте всем, кто горит в огне, тонет в воде, проваливается под землю, что Ципора не выдержала. Сломалась, потерпела неудачу, не донесла послание, схватила Бога за яйца и отпустила, облажалась, накосячила, обделалась, поймана со спущенной юбкой, в Википедии ее фото теперь висит с подписью “трусиха”. Ищите себе другую пророчицу…
Бу —
Благословен Никто. Нет больше ни святости, ни кощунства, нет родных, нет чужаков, нет ожиданий, нет разочарований, нет проклятий, нет обид, нет телефонов, нет счетов, нет юности, нет старости…
Бум
Голова утыкается во что-то упругое. Горячее. Живое. Похоже, стук исходит не от нее. Стивен Кинг наложил бы в штаны, а Хичкок позвонил бы маме и умолял, чтобы она забрала его отсюда.
Бу-бум
Огромная мышца, размером с гольфкар, гонит кровь по толстым, как древесные стволы, сосудам. Это самое большое сердце в мире в теле самого большого млекопитающего в мире. Сейчас оно бьется с частотой сорок ударов в минуту, потому что огромная рыбина плывет почти у поверхности воды. Когда же она погружается в бездну, ритм падает до четырех ударов в минуту.
Бу-бум
Жуть. Сколько же жизненных сил в этом сердце. Не страшно только мертвым, а значит, Ципора еще жива. Она в ужасе колотит руками, и брызги летят во все стороны. Ее тело в воде по шею. Она матерится, глотает черную воду и отплевывается, путается в водорослях. Скользкие твари трутся об нее. Маленькие зубы кусают ее голое тело. Сердце срывается в дикий галоп: бум, бум, бум, бум, бум…
* * *
На мгновение она снова в своей ванной. Заляпанная занавеска, зеленый махровый халат, треснувшая керамическая плитка. Знакомое окружение кажется сейчас фальшивым, ненастоящим. Поднимающийся пар, нехватка кислорода, вялость раскисшего в воде тела берут верх, и она снова погружается назад, назад в рыбье брюхо.
Она плывет в черной воде прочь от огромного сердца. Из последних сил Ципора выбирается на поверхность, карабкается по склизкому берегу, среди куч отбросов. Ее груди раскачиваются из стороны в сторону. Останавливается она, лишь уткнувшись в мясистую стену. Вода стекает с волос, капли на мгновение зависают на единственной сережке,
