Джинсы, стихи и волосы - Евгения Борисовна Снежкина
– Быт не нужен.
– Нужен! Я же вижу, как ты на запахи реагируешь. Все время пытаешься игнорировать немытые тарелки, а на самом деле тебе неприятно, когда от них пахнет.
– Это хорошо, меня это только злит.
– Ты уверен, что выдержишь столько злости?
– Выдержу. В конце концов, это моя жизнь.
2
Коля, Нина и Володя научились виртуозно играть в молчанку. Вплоть до того, что в студию они почти никогда не приходили теперь вместе, только по двое. Нет, на людях они совсем не ругались, более того, поддерживали друг друга, общались спокойно. Но Коля, например, избегал смотреть мне в глаза, а Нина старалась вообще со мной не встречаться. После занятий быстро сбегала, ссылаясь на занятость. Что уж говорить про Володю, который использовал маму вместо щита. И вот сегодня первый раз оказались в студии втроем. Все-таки фантастика, как они насобачились обходить друг друга галсами. И со стороны особо ничего не заметно, если не знать. Такая странная любовь а труа. Ничего не замечал только Володарский, который был страшно занят спектаклем с младшими и, как обычно, прыгал. Мы даже стихи друг другу читать почти перестали, больше занимались сценарием. И действительно, каждая строчка – поговорка. И читать такое – все равно раздеваться, пусть даже перед своими. Я тоже не читала. Хвастаться, что у меня все хорошо, было неудобно.
А Володарский это назвал временным коллективным кризисом жанра и особенно внимания не обращал, заваливая нас своими произведениями. Которые, надо сказать, становились все более сносными. Любовная лирика заняла основное место, он даже думал что-то такое о своих чувствах. Однажды попытался предложить прочитать одно из стихотворений Ленке. Ну тоже молодец – кардинал и галантерейщик. То есть в программу с Пушкиным, Тютчевым и Баратынским он попытался воткнуть себя любимого. Слов нет. Лена покраснела и начала отнекиваться. Никто не ожидал от нее такого сопротивления. Пожалуй, единственный случай, который действительно его расстроил. Но в основном Володарский был занят постановкой и советовался с нами только по поводу сценария. Уже премьера прошла, но все никак не клеилось, и надо было что-то опять придумывать. С этой пьесой мы пошли не по пути литературного сюжета, а двигались монтажными склейками вокруг стихов каждого из младших. И там в одном месте действие явно провисало. Ни музыкой, ни мизансценами дефект замаскировать так и не удалось, так что нужно было переписывать.
– Может, им дивертисмент какой-нибудь тут устроить? – размышлял Володарский.
– Ну и что? Посолируют они у вас на авансцене, а дальше куда? – возразил Коля.
– И так плохо, и эдак нехорошо. Ребята, помогите! – тон у Володарского стал жалобным.
А мы, как назло, тоже все сидели на мели. Вдохновение, которое раньше появлялось по щелчку, от случайной реплики, взгляда глаза в глаза, теперь кисло и растекалось мутной жижей. Мы все пятеро ходили из угла в угол, усердно изображая мыслительный процесс, пока наконец Коля не столкнулся на своем пути с Володей. Хватило одного взгляда.
– Есть, придумал!
Володарский навострил уши.
– Ну давай, давай, не мучай!
– Смотрите. Нам здесь не хватает какого-то эмоционального пятна. У них в текстах есть что-нибудь такое весеннее, праздничное, про солнышко?
– Придумаем. В крайнем случае, дам какие-то свои.
– Тут у нас блок про школу и учебу. Действие замедляется ровно потому, что зима, темно и скучно. А вставить вы сюда сможете Масленицу, просто как обряд, она как цветовое пятно скрасит все. И дальше вы уже пойдете на всякие развлечения. Чего они там читают? Про чувства и прочее, и прочее. А Масленица у вас станет таким переходником. Тут можно поставить Фролова, Ионцеву и этого, как его… – Коля защелкал пальцами.
– Сережу Колоченко?
– Да, да, да! Кого-то выпустить с чучелом, к которому будут привязаны длинные такие ленты, и каждому по ленточке в руки. И потом этими же ленточками разыграть сожжение чучела. Ну вот и будет переход от темы повседневности, учебы к чувствам!
Володарский задумался и начал теребить губу.
– А логика?
– Особой логики в этом нет, согласен, – сказал Коля. – Но, с другой стороны, ритмически это будет выглядеть лучше.
– Тоже верно, – кивнул Володарский. Потом посмотрел на всех нас. – Ребята, какие же вы молодцы! Только вы можете такое придумать за пять минут!
Мне стало неловко, и я отвела глаза. Я-то тут при чем?
– Так, хорошо, давайте быстренько раскидаем по репликам и действию.
Он раздал нам листочки, и мы на скорую руку начали сочинять реплики за младших. Разделались со сценой буквально за двадцать минут, ну хорошо, тридцать, включая правки. Володарский рассыпался в благодарностях и отпустил нас. Мы начали напяливать куртки, я подошла к Володе:
– Слушай, ты телепатии обучился в совершенстве! Снимаю шляпу!
– В каком смысле?
– Ну это же ты Коле идею подкинул, сознайся! И при этом даже слова не сказал!
Володя кивнул. Воротник его рубашки слегка отогнулся, и там, почти у самой ключицы, светился смачный засос.
3
Антошка пригласил меня в Политех на поэтов-авангардистов.
– Пойдем сядем повыше.
– Подожди, я хочу всех рассмотреть.
– Нет. Я говорю, пойдем повыше. Там народу меньше.
Но народу везде было приблизительно одинаково. Выступали без конферансье. Просто каждый предыдущий представлял следующего. Первым вышел Игорь Иртеньев. Антоха начал злиться прямо с первых строчек.
– Таким размером можно и сваи заколачивать.
– Подожди, может, поменяется на следующих…
– Не поменяется. Ты видишь, он третье уже читает. Все то же самое.
– Смешно же.
– Это не смешно, это называется «подъебка», причем мелкая.
На нас шикнули, я повернулась: «Извините, пожалуйста».
– Не ори так.
– Да и похуй.
Потом вышла Нина Искренко. Она расставила ноги чуть шире плеч, заложила руки в карманы, встряхнула кудрями и начала читать.
– Женское, – фыркнул Антон.
– Почему женское?
– Ты смысл слушаешь? Она на приеме у врача. Баба показывает трусы. И все это опять через эту плакатную лексику.
– И почему это плохо?
– Потому что это не работа с языком. Это херня. Как жопу плакатом подтирать.
– Интересное дело…
На нас опять шикнули. Вышел Кибиров.
– О, очкарики пошли, – прокомментировал Антоша.
Кибиров был совсем грустный Пьеро. Он читал с трогательными интонациями, иногда пожимал плечами, всплескивал руками. Антон не унимался:
– Им один словарь на всех подарили?
– Как ты можешь? Ну да, конечно. Это группа, они что-то обсуждали, у них есть некоторый общий корпус слов, но и ты с ребятами тем же самым занимаешься. Странно было бы, если бы у меня в студии ничего такого не было.
– Блядь, но это же ковыряние в трупике! Никакой теории, никакого представления о том, чем они занимаются. Нашли пару открыточек и вот теперь из них мозаику выкладывают.
– Между
