Джинсы, стихи и волосы - Евгения Борисовна Снежкина

– По поводу марксизма и современного искусства.

– А-а-а. А можно конкретнее?

– Я тупая. Со стороны кажется, что он такой умный, светлый, что теория – это важно. А он еще говорит, что, если не знать теорию, тебе грош цена. Я читала. Честно, читала. Продиралась через этот чудовищный язык. Стрелки рисовала, картинки и схемы, чтобы понять, как у Маркса все устроено. Ему, конечно, наврала. Но понимаешь, я думала там Библия для левых, а там говно. Понимаешь, я вообще никак не могу понять, как связаны марксизм и дадаизм. У меня голова сломалась.

– А они никак не связаны, – встрял Валенок. – Что ты знаешь о дадаизме?

– Ну это… Статью из книжки «Из жизни в ничто» читала.

– Ну вот. А представь себе, в России о нем и другое писали. Особенно в журналах, и марксисты на него обрушивались с критикой.

– Да ну. Принесешь?

– Ну сейчас, буду ради твоего этого бегать по частным библиотекам. Да я и сам читал так, наискосок. Просто потому, что речь шла о художниках, часть которых потом репрессировали.

– И что там?

– Да чушь какая-то сплошная. Удвоение смыслов, заведомая ерунда, абсурдность существования, бла-бла-бла-бла… Не на это смотришь. Смотреть надо на то, что все это было придумано: а – в Швейцарии; б – в тысяча девятьсот шестнадцатом году. То есть в разгар Первой мировой войны какие-то уроды, которые накосили себе на белый билет, таким образом пытались уйти от осмысления того, что с ними произошло. Ушли, молодцы. То есть, конечно, крайне интересная форма инфантильности, но не более того.

– А почему ты против того, что они откосили?

– Да не против я! Но война же шла. Вон, Вертинский в то время с винтовкой на передовой тоже не стоял. Но медбратом работал в медицинском поезде. А эти, значит, про бессмысленное рассуждали за чашечкой кофэ.

– Слушайте, какие вы все умные!

– Ладно, дай человеку эрудицией похвастаться, – сказал Бранд. – Я тут еще тоже добавлю, что то, о чем Ангел говорил, о псевдомарксизме шестьдесят восьмого года, это тоже такая форма эскапизма была. Которая в действительности прикрывала куда более кровавую борьбу за существование и передел сфер влияния.

– Между кем и кем?

– Между старшими и младшими, так получилось.

– Откуда ты все это знаешь?

– Во-первых, я читаю, во-вторых, думаю. В-третьих, я врач и я понимаю, что такое увеличение популяции.

– Студент.

– Врач.

– То есть мне правда можно не стесняться, что я не люблю Маркса?

– Можешь этим гордиться.

– Редкий человек, как ты, в состоянии под сильнейшим давлением чувств сопротивляться чужой идеологии. Которую тебе транслирует… – Бранд поднял руки и начал говорить голосом инопланетянина: – Существо, с которым у тебя очень сильные положительные нейронные связи!

– Ну ладно, я выдохнула тогда. Да?

– Выдыхай, – сказал Ангел. – Тебе кофе принести?

Ангел встал и потопал за кофе.

– Вот это да, – сказал ему вслед Валенок. – Ты когда-нибудь видела, чтобы это исключительно самовлюбленное существо, которое привыкло, что девушки его обслуживают и вокруг него все вертится, хоть кому-нибудь когда-нибудь ходило за кофе?

– Нет.

– Гордись.

Я уткнулась носом в ладони. Бранд потеребил меня по загривку.

– Ничего. У всех случаются первые трения. А ты дополнительно можешь гордиться тем, что они случились об марксизм, а не вокруг того, кто должен мусор выносить.

Глава восемнадцатая

1

Наконец, показалось февральское солнышко, хотя дубак все равно был еще тот. Я, Ли и Бранд стояли около суда и ждали Валенка. Обстановка была нервная. Недалеко от нас тоже грелись прыжками на месте четверо – женщина с крупными кудрями, в которых уже отчетливо была видна седина, два бородатых мужика, похожих на близнецов, и один невысокий очкарик, его лицо четко очерчивали две вертикальные морщины на щеках. Голоса той компании долетали до нас.

– Почему мы туда не идем? – спросила я.

– Так он нам запретил, – ответил Бранд.

– И что, мы тут будем? На холоде? Бог его знает, сколько это продлится.

– Ты хоть документы видел? – спросила женщина очкарика.

– Так он разве даст.

– Зла не хватает.

– Как мама?

– Как мама… Проклинает нас всех. Даже не представляю, что буду ей говорить, если он проиграет.

– Бранд, а ты институт прогуливаешь? – спросила я.

– Подумаешь, один день. Ты, я смотрю, тоже в школу не пошла.

– Хвала тебе. Осваиваю искусство симуляции.

– Ты там аккуратней, не досимулируй до плановой госпитализации.

– Не боись. Слушай, как же он там? Я себе не представляю: зал суда, все эти совки, и он с ними один на один.

– Недооцениваешь его. Он храбрый.

– Ну, что тогда? Апелляция? Петиция? – спросил один из бородачей.

– Петиция тут при чем? Будем по закону обжаловать, – ответил очкарик.

– А если он не подпустит?

– Господи, чертовы подростки!

– Ребята, давайте кулаки держать? Пусть все будет хорошо, пусть все будет хорошо! – твердила я.

– Веришь в суеверия, – сказал Ли, но кулаки тем не менее зажал.

– У меня прям что-то от волнения голова кружится. Петрович, дай сигарету, – попросила женщина.

– У вас-то как?

– А чего у нас, за сто первым-то? Только московскими новостями и питаемся. Если только пьянка случится…

– А ты хоть знаешь, чего он там написал? – спросила я у Бранда.

– Ну что говорил, то и написал – религиозные убеждения и сирота. Ничего нового.

– А что если проиграет?

– Пойдет служить в доблестные ряды Вооруженных Сил Советского Союза.

Взрослые из противоположной компании начали к нам прислушиваться.

– А откосить?

– Ты попробуй его на это уговорить. Я бы ему качественный закос устроил, никто не подкопался бы. Лично бы язвенную болезнь организовал. Но он никогда в жизни не перейдет на нелегальное положение. Ты же знаешь, какой он упрямый.

– Что же делать, что же делать…

Один из бородатых кивнул женщине, и они подошли к нам.

– Ребята, а вы тут случайно не Валеру ждете?

– Да, – ответила я.

– Значит, вы те самые друзья, про которых он рассказывал?

– Может быть… Меня Дева, м-м-м, Саша зовут.

– Я Бранд.

– Я Ли…

– Ну, будем знакомы. Я мама Валеры, Екатерина Юрьевна.

– Очень приятно.

– Я отец, Сергей Степанович…

– Будем знакомы.

– Кир, просто Кир.

– Очень приятно.

– Викентий, – представился очкарик. – Может, вас как-то по именам?

– Нет, не надо. Мы так привыкли, и сами понимаете…

– Ох… Здоровая паранойя среди молодежи, – прокомментировал Викентий.

– А что будет, если он проиграет?

– Я уже говорил, будем подавать апелляцию.

– А не заберут?

– Кто ж его знает.

– А вы его забрать в Петушки не можете?

– Что значит забрать? Он совершеннолетний, да и бабушку не бросит, – ответила Екатерина Юрьевна.

Я начала нарезать круги около крыльца. Бранд схватил меня за руку.

– Не вибрируй, и так все