Осенняя охота - Екатерина Златорунская
«Видел северное сияние, оно зелеными змиями вилось в бело-желтом небе, высылаю фотографический снимок».
Мать директора показывала фотографию. Ингигерда пыталась увидеть на снимке зеленого змея, но ей не удавалось.
Она думала о директоре и в своем маленьком доме, и за круглым белым пластиковым столом из второго супермаркета в палисаднике, где росли розы – сонные, маленькие, распускавшиеся с усилием и быстро увядавшие – весной и летом, осенью и зимой. Когда шла на работу и с работы. В бане воскресным днем, водя рукой в тазике с водой, облепленная зелеными березовыми листьями. В своей одинокой постели. И шел дождь осенью, а зимой снег, а летом и весной пели птицы и качались ветви деревьев.
В фойе предприятия висели фотографии директора в надувных воротничках производства предприятия «Облакенариум». На нем были и велюровые, разных цветов, – повседневные варианты, и с принтами – цветущих яблонь, одуванчиков, ромашек, круглых крошечных китов, детских желтых резиновых сапожек – праздничные. И каждый воротничок шел директору. На последней фотографии директор предприятия по-прежнему улыбался, но на его голове появились седые волосы, да и у Ингигерды тоже. Утром, расчесывая длинные светлые волосы, она увидела сверкнувшую ледяным блеском седину.
Скоро волосы директора стали полностью седыми, следом поседели волосы Ингигерды – не осталось ни одного прежнего светлого волоска.
Мать директора умерла, ее отвезли на кладбище, где каждому умершему работнику предприятия полагалась одна могила, и на каждой могиле ставили памятник – воротничок с годами жизни и смерти, фамилия, имя, отчество.
Но директор писал ей письма по-прежнему, где-то он путешествовал, где-то он плыл, летел в надувных воротничках предприятия надувных изделий «Облакенариум».
Одно письмо начиналось так: «Дорогая Ингигерда, спасибо, что согласилась стать управляющей нашим чудесным маленьким предприятием, производящим чудесные надувные воротники, так выручающие путешественников в долгих поездках. Знаю, что из всего нашего маленького города одна ты читаешь мои письма и одна ты ждешь меня. Вернуться в наш город у меня больше нет возможности, там, где я нахожусь, нет ни поездов, ни самолетов, но вокруг так красиво, что у меня нет слов передать эту красоту, потому что я израсходовал все слова, описывая красоту других мест». В конверте лежал билет на имя Ингигерды, страна не указана, аэропорт не указан, и вообще билет был ненастоящий, нарисованный от руки.
День перед отъездом Ингигерда провела как обычно.
В шесть утра пришла на завод, где немногочисленные работники предприятия трудились на своих рабочих местах, производили воротнички, ставшие классикой, и даже выпускали новинки с грушей для надувания. После смены сходила в баню, поздно вечером вернулась домой, вскипятила чайник. Шли часы тихим ходом, и свет – нежный яблоневый свет луны – лежал на подушке, столе, половиках.
Ингигерда села в кресло и сидела так долго, перечитывая письмо директора. Так, с письмом в руке, просидела до утра, а утром пошла на работу. На складе собрала в огромный мешок груды нераспроданных воротников разных цветов, с принтами и без, без надежды отправиться в путешествие, начиная с тысяча девятьсот семьдесят первого года, и снесла мешки на реку.
Темно-синий воротничок цвета вечернего моря, которое она никогда не видела, лежал в мешке среди других безжизненной тряпочкой. Она надела его на себя, вдохнув в него воздух, воротничок расправился, ожил, обхватил шею нежно и мягко. Другие воротнички, словно неумелые дети, надутые и плотные, поплыли по воде неизвестно куда, их было так много – они сливались в разноцветную пену.
Когда не осталось ни одного ненадутого воротничка, спущенного на воду, Ингигерда вошла в реку и долго стояла в ней. Воротник держал крепко, но потом ослаб от воды, отяжелел.
«Я жду вас. Покажу удивительные места, плывите ко мне, летите ко мне».
И они поплыли, полетели к нему.
Часть третья
Ню ххч-мā нн
[лебединый месяц]
Nimi uusi russitah
(Новым именем окрестят)
Заплачка
Когда была она девушкой,
Увидала она на озере птицу:
Голова бело-серая, на подгрудке белые пятна,
Глаза бурые, лапки оранжевые
И на лбу большая белая полоса.
«Быть мне брошенной невестой», —
Подумала Ингигерда.
Так ее звали тогда.
А утром и жених посватался.
Никогда она прежде его не видела,
Ничего о нем не знала, кроме имени.
Ей сказала сестра:
«Улев взять тебя хочет замуж
И родить с тобой дочь и сына».
В баню перед смотрением
Пошла с сестрой, подругами
И двумя плакальщицами.
Бабы пели песни, мыли ее и плакали,
Чтобы муж любил жену,
А жена мужа.
И мать дома плакала, и брат плакал.
И она плакала.
После бани надела плакальную одежду,
Закрыла лицо и голову платком,
Обнимала сестру и мать,
Плакала и о нем думала.
Так она с плачем и жениха с дружками
встретила.
Устроили смотрение.
Завели ее в чулан,
Раздели донага,
Только платок на лице оставили повязанный.
«Какой он?» – думала она.
Ждала. Темно, и овчиной пахло.
Он вошел, она его услышала.
Пять минут они были вдвоем только,
И он смотрел на нее.
Она чувствовала его через расстояние,
через платок, через всю себя.
Он подошел близко,
Он был выше ее на голову.
Она была ниже немного,
Так она чувствовала.
А потом ушел,
Осталась она одна.
Больше его никто
Никогда не видел.
Когда он снился ей,
У него были белые волосы,
Голубые глаза, и ресницы светлые, как снег,
И брови светлые, и светлые волоски
на переносице.
Он смотрел в пол, а она смотрела на него.
Но когда он посмотрел на нее,
она посмотрела в пол.
Была она без одежды,
И он надел на нее
Платье черное,
Волосы ей постриг,
Голову платком повязал.
А мать пела:
«Возьми волосы да и голову,
Ты теперь ее господин,
А она твоя раба».
Он сказал: «Будем мы вместе,
Как назову тебя твоим именем».
И сказал это имя,
Но она не расслышала.
Утром она встала,
А
