Отвлекаясь - Федерика Де Паолис
Дора сосредоточилась на области живота и лбе, она ставила иголки, следуя загадочной схеме, скорее всего придуманной ею самой. Виола вдруг почувствовала, как жжение прекратилось, как будто поток теплой целебной воды омыл ее, принес освобождение и излечил. Это привело ее в изумление, и она испытала безграничную благодарность к Доре. Виола не просто убедилась в том, что Дора знает толк в восточной медицине, она ощутила исходящее от ее рук необыкновенное тепло, которое успокаивало, приносило облегчение, расслабляло. У Доры были волшебные руки.
– Пойдем в бар рядом с музеем искусств?
– Хорошо.
Они вместе переступили порог бара, вместе подошли к стойке, Виола заказала ячменный кофе; бариста внимательно смотрел на нее, пока протирал тряпкой алюминиевую подставку кофемашины, пока обдавал паром чашки и закрывал кран.
– А мне стакан воды, пожалуйста, – попросила Дора.
Парень даже не взглянул на нее и продолжал рассматривать губы и подбородок Виолы; та инстинктивно бросила взгляд на свое отражение в зеркале: худое лицо в обрамлении каштановых волос до плеч, миндалевидные глаза, маленький прямой нос, усыпанный веснушками и пятнышками, появившимися во время беременности. Ее нежные губы потрескались от утреннего ветра, она провела пальцами по подбородку, мельком посмотрела на Дору и повторила:
– И стакан воды, пожалуйста.
Они торопливо пили, их ноздри щекотал густой аромат капучино и ристретто и нежный запах молока; в баре на полную мощность работало отопление. Очутившись на улице, они не сговариваясь вышли на небольшую площадь перед музеем – бетонным сооружением текучей формы с широкими внутренними пространствами и прозрачной крышей. Таков был привычный маршрут их прогулок, их свиданий с ласковым солнцем. Они сели на ступеньки в нависающей над фасадом башне, созданной фантазией Захи Хадид[6] и напоминающей по форме буквы Е и Т. Грандиозная диспропорция, тщательно выверенная асимметрия. Они сидели рядом, подтянув колени к животу, и свернутые в трубку коврики у них за спиной упирались друг в друга.
– Я скучала по тебе, – прошептала Виола.
У Доры был широкий, как у Паоло, рот и тонкие губы с весело приподнятыми уголками. Оливково-зеленые глаза постоянно щурились в искренней, притягательной улыбке, от которой светилось все ее лицо. Это и привлекло Виолу. Она находила в ней источник счастья, такой же, как на занятиях йогой, когда она искала центр равновесия, и собственное дыхание переполняло ее радостью. От ее худого, но крепкого тела (на самом деле в Доре было нечто мужское, например подбородок, руки, плечи) исходило ощущение покоя. Виола его уже почти не чувствовала, разве что самую капельку, но и этого хватало, чтобы унестись в воображении к долинам, ручьям, фантастическим пейзажам, неразрывно связанным с ее мрачными чувствами.
Порой Виола плакала.
– Как у тебя с Паоло? Получше?
– Нет, скорее нет…
– Тебе удалось что-нибудь изменить?
– Нет, ничего мне не удалось. Сижу с Элиа одна, хожу к психотерапевту, стараюсь больше спать.
– Ты похудела.
– Ты тоже.
Дора взяла ее за руку, перевернула ладонью кверху, подула на нее и провела указательным пальцем по линии жизни.
– Если бы я увидела на ней тот несчастный случай…
Виола всмотрелась в бороздку: сначала она была ровной, потом почти исчезала, затем снова становилась глубже, загибалась и наконец растворялась на запястье. «Если бы увидела, если бы…» Их пальцы переплелись, они сомкнули руки и опустили их, не касаясь ступеньки.
– Мой психотерапевт… Он считает, что я должна тебя отпустить.
Дора приставила руку ко лбу, словно щиток или козырек, она очень любила солнце, но от него у нее болели глаза. Ее лоб пересекали три глубокие морщины, и еще две спускались по обеим сторонам рта, как у неаполитанской марионетки. Заостренный подбородок, свежее, с ароматом мяты дыхание. Она часто жевала анисовые или пряные карамельки, иногда выпивала глоточек грейпфрутового сока, утверждая, что он обеззараживает мочевыводящие пути, выводит лишнюю жидкость и служит антиоксидантом.
– Ты ничего мне не скажешь?
– Это зависит от тебя, Виола.
– Что зависит от меня?
– Всё…
Виола привязалась к Доре, как к матери, но ее психотерапевт настойчиво, словно молитву или мантру, повторял, что Дора не является для Виолы значимой родительской фигурой. После первого приобщения к волшебству они с Дорой не раз встречались, в основном на свежем воздухе, в парке и гуляли там медленно, плавным шагом. Виола поддерживала руками живот, она боялась рожать, боялась стимуляции – всего боялась. Дора ее успокаивала, дважды в неделю приводила ее к себе в кабинет и горячими руками, смазанными аргановым маслом, массировала ей пальцы ног. При каждой встрече в мельчайших подробностях объясняла ей устройство женского тела и анатомию родов, устраивала ей пятнадцатиминутные сеансы релаксации. Ее методы не имели ничего общего с классическим акушерством, как и идеи по поводу родов: она утверждала, что в больницах принято рожать лежа, потому что в западной медицине к появлению ребенка на свет относятся как к болезни. Если бы не это, женщины стали бы рожать не лежа, а на корточках. Дора пообещала, что Виола будет рожать стоя. Паоло будет ее поддерживать, она слегка наклонится и согнет колени, и роды пройдут более легко, более естественно и физиологично.
Между тем раздражение и зуд прошли. Дора стала делать Виоле массаж для восстановления равновесия в организме. Она умело чередовала легкие прикосновения с точечным надавливанием, Виола погружалась в легкую дрему и набиралась сил. Мало слов, много движений. Однажды в этой комнате, когда Виола лежала на белом пушистом полотенце, в мягком мерцании свечей с березовыми листьями, в волнах теплого воздуха из обогревателя, Дора поцеловала ее в лоб. Виола проснулась, но не шевельнулась.
Прикосновение губ Доры показалось ей знакомым. Виола внимательно смотрела на нее, пока она говорила.
– Я прочитала чудесную статью в воскресном выпуске La Lettura, в ней рассказывается о «Меланхолии» Дюрера. Ты ее видела? – спросила Дора.
– Это гравюра.
– Верно.
– Почему она тебя заинтересовала?
– Не знаю. Странная форма куба на рисунке, сооружение, будто вырубленное топором, твоя депрессия…
– Думаешь, у меня депрессия?
– Не думаю, а знаю.
– Я не верю, что у меня депрессия, скорее я растеряна. Реабилитация мне помогла, но у меня еще остались слепые зоны – то, на чем я пытаюсь, но пока не могу сосредоточиться. А Элиа…
– Что с ним?
– Я совершенно не помню, как он родился… Мы столько об этом говорили, о родах. Что они создают чувство взаимной привязанности.
– Многие женщины…
– Да,
