После завтрака - Дефне Суман
Пока я обо всем этом размышлял, господин Бурак что-то такое увидел на моем лице, что выключил свой записывающий прибор, лежавший рядом с тарелкой.
– Давай тогда оставим школу в покое. Расскажи немного о своих родителях.
Я растерялся. Когда господин Бурак передал нам через госпожу Нур, что хотел бы взять у меня интервью, мы с госпожой Ширин постарались немного к нему подготовиться. Я должен был рассказать, что благодаря подготовке и выучке, полученной мною в семье госпожи Ширин, я стал таким дворецким, какие бывали разве что в домах у английских аристократов. Сегодня таких слуг, как я, не осталось ни в Стамбуле, ни на всем белом свете. Я должен был упомянуть о Мелахат-ханым, которая научила меня поддерживать порядок в доме. Она происходила из известной в Дамаске знатной арабской семьи. Эту подробность обязательно нужно было вставить. Вступив в брак с господином Невзатом, она переехала в Стамбул. Если бы мы жили во времена Османской империи, то с такой выучкой, какую я получил в семье госпожи Ширин, я мог бы работать и в султанском дворце.
Вот о чем я должен был рассказать. Обговорили мы и моменты, которые следовало во что бы то ни стало обходить. Про покойную Сюхейлу – ни слова. Если господин Бурак заговорит о ней, я должен сменить тему. Госпожа Ширин научила меня, как это делать. О безвременной кончине господина профессора Халита говорить можно, но только если у меня не будет другого выхода. Оказывается, госпожа Ширин знала, как мне нравились музыкальные вечера в доме на Большом острове. При желании я мог упомянуть о том, что люблю западную музыку, и пересказать то, что слышал на этот счет от господина профессора.
Однако ни я, ни госпожа Ширин не подумали, что у господина Бурака могут найтись вопросы о моих родителях. Нам и в голову не могло прийти, что его заинтересует такое далекое прошлое. В конце концов, это интервью должны были напечатать в газете. С чего бы вдруг корреспонденту из газеты проявлять любопытство в отношении родителей такого бедняка, каким был я? Мы предполагали, что господин Бурак захочет расспросить меня о тонкостях моей работы и о воспоминаниях, связанных с госпожой Ширин.
Когда ко мне, наконец, вернулся дар речи, я сказал:
– Господин Бурак, перед вами старик, который не знает даже, сколько ему лет. Не серчайте, сделайте милость. О таких далеких временах я не могу ничего вспомнить.
Господин Бурак улыбнулся. За окном уже довольно сильно стемнело. Я встал, зажег свет. Над столом засияла хрустальная люстра. Лишние расходы, конечно, но когда вернется госпожа Ширин, ей может не понравиться, что я заставил господина Бурака сидеть впотьмах.
– Хорошо, Садык-уста, можно без подробностей. Скажи, как звали твою маму? Она тоже жила в доме дяди Невзата? Кем работал твой отец?
– Отец умер, когда я был еще совсем маленьким, – пробормотал я. – Я его совсем не помню.
Господин Бурак спросил, отчего он умер. Я замялся. Сквозь туман в моей голове стали проступать рассказы, слышанные от матери по ночам. Мать моя вообще-то была женщина молчаливая. Днем, работая в особняке, редко открывала рот. И не любила, чтобы я путался у нее под ногами. Поэтому я один уходил в горы, гулял по лесу. Но по ночам, когда мы лежали в обнимку в нашей маленькой хижине, она шепотом рассказывала мне разные истории. Однако для этого нужно было, чтобы я спал. Иначе не рассказывала. Поэтому я закрывал глаза еще до того, как она расплетала косы и забиралась под одеяло. Наверное, поэтому все услышанные от мамы истории вспоминаются мне как виденные когда-то сны. А некоторые из них смешиваются с моими собственными воспоминаниями. Например, теперь, в старости, мне уже не понять, видел я отца на самом деле или это просто игра воображения.
Когда-то мой отец, как и мать, работал у Нури-эфенди. Присматривал за лошадьми. Мама все ждала, что он вернется. Я от многих слышал, что отец сбежал куда-то от стыда после того, как Нури-эфенди упал с одной из его лошадей и умер. Впрочем, может быть, я сам все это сочинил. Прошлое для меня – смесь снов и воспоминаний. Так что кое-что из того, что хранится в моей памяти, на самом деле со мной не происходило.
Господин Бурак ждал ответа на свой вопрос. Я сказал, что отец заболел и умер. Мне было неудобно оттого, что я не могу ответить на вопросы господина Бурака. А если он спросит, от какой болезни умер отец? Воцарилось странное молчание. Господин Бурак взял в руки свой блокнот.
– Ладно, а что мать? Я знаю, что она была служанкой у матери Ширин-ханым. Это так?
Я кивнул. Господин Бурак продолжал листать свои заметки. Я встал, чтобы налить ему еще чая и принести из кухни соленых хлебных палочек и колечек с кунжутом. Но господин Бурак придержал меня за руку.
– Пожалуйста, сядьте, Садык-уста, – сказал он твердо. – Я не буду больше чаю.
Я неуверенно опустился на стул. Как я уже говорил, гостиную в городской квартире открывали только для самых важных гостей. И никогда такого не бывало, чтобы я садился здесь на диван или на стул, а тем более за стол, пить вечерний чай, словно хозяин дома. В животе что-то заболело. Так иногда бывает, когда я пью чай.
Господин Бурак поднял взгляд от блокнота, снял очки и задушевно посмотрел мне в глаза. Я совсем растерялся.
– Садык-уста, твою маму звали Мерьем, так? Мерьем-калфа. Она работала в доме родителей Ширин-ханым. В этом доме ты и родился.
Я сглотнул. От звука маминого имени, которое я услышал впервые за много лет, в горле встал комок. Лишь гораздо позже мне пришел в голову вопрос, откуда господин Бурак узнал, как звали мою маму. Он снова опустил глаза в блокнот и стал, сдвинув брови, его листать.
– Садык-уста, я кое-чего не понимаю. Ты замечательно описал особняк дяди Ширин-ханым в Ускюдаре. В твоей памяти сохранилось столько подробностей, от рыбок в пруду до мастерской соседа-каллиграфа. Отлично. Я вот только чего не понял: почему Ширин-ханым жила у своего дяди? С ее родителями что-то случилось?
Я понизил
