Кто виноват - Алессандро Пиперно
– Хочешь, чтобы я тебе объяснил? – продолжал он, переворачиваясь на живот. – Вряд ли стоит, но не могу удержаться. Я даже доволен, что Кьяра не поехала. Бедная девочка – глуповатая, совсем незрелая, но она просто прелесть. Благодаря ее отказу я предложил эту безумную идею твоей маме. Не думай, что переговоры прошли легко. Она человек непростой. Мы с ней долго торговались. Хотя я ведь не в колонию для малолетних преступников тебя забирал. Просто мне очень хотелось с тобой познакомиться. Уверяю, ты не разочаровал ни меня, ни своих кузенов. Я хочу сказать: это не экзамен. Ни в коей мере. Но ты нас приятно удивил. Позавчера вечером, когда ты отправился спать, а мы остались в холле поболтать, твоя кузина пела тебе хвалебную песнь. Слышал бы ты ее. Она считает, что ты не такой, как все. Что ты настоящий гений. Что ты умеешь слушать, не тщеславен, отзывчив. Она права. Но повторяю: не надо перегибать палку. Иначе, не желая мешать другим, ты не воспользуешься открытыми перед тобой невероятными возможностями. И это будет досадно. У тебя, мой мальчик, слишком нежное сердце. Поэтому я надеюсь, что, вернувшись в Рим, ты не пропадешь из моего поля зрения, как в тот раз. Не позволишь глупой щепетильности сбить тебя с пути. Используй меня. Используй этого эксцентричного богатого старого холостяка.
Как все, кто не привык быть в центре внимания, я не знал, что и подумать. С одной стороны (к чему отрицать?), меня переполняло тщеславие, с другой – мне хотелось раствориться в воздухе, как дым его трубки, и улететь далеко-далеко – к побережью Канады или даже в Гренландию.
– Да, я трусишка, – сказал я, пытаясь справиться с неловкостью.
– Вот видишь? У тебя есть самоирония. Но, шутки в сторону, я же не обзывал тебя трусом. Ты осторожен. Вот и все. Не хватало только, чтобы ты вел себя как этот злодей. Гляди, он себе сейчас шею свернет.
– Да ладно, у него неплохо выходит, – сказал я ехидно.
Открывавшееся нам зрелище можно было назвать борьбой человека с океаном. И, в лучших традициях, Природа одерживала верх. Леоне до сих пор не сумел забраться на доску – будь она с парусом, а море поспокойнее, все бы давно получилось. К тому же ему не удавалось прорваться через ближайшую темную стену волн, которые из-за ветра становились все круче и рокотали все громче.
Точку в их споре поставила молния, которая озарила небо и за которой последовало угрожающее ворчание, а затем страшный грохот.
Мы укрылись в ресторане на пляже. Как раз успели занять столик и любовались штормом из-за надежно защищавшей нас застекленной стены, расстелив на коленях льняные салфетки и наслаждаясь горячим крем-супом с моллюсками.
Когда после обеда мы сели в машину, дождь уже прошел. Увы, летний ливень не принес прохладу, дышать стало еще тяжелее. Припарковались мы неблизко от дома, дальше пошли пешком, изнывая от влажности. Дядя Джанни нас проводил: одержимый желанием все держать под контролем, он решил проследить, как мы соберем чемоданы. Лично он, по его словам, владел этим искусством в совершенстве. Мы позвонили в домофон: тишина. Хорошо, что Литл Энджи выдал нам запасные ключи.
– Ну что за балаган! Я же ему говорил! – посетовал дядя Джанни, входя в квартиру. – Ребята, я же просил помочь Анджелино убраться.
Дверь в спальню была закрыта, а мне срочно понадобилось в туалет. Постучал – тишина. Вошел. Литл Энджи лежал на постели, по-прежнему одетый для поездки на море, словно последние семь часов своей бессмысленной жизни провел на пляже. Воняло горячим пивом, марихуаной, грязными носками.
– Не человек, а тридцать три несчастья, – вздохнул дядя Джанни. – Ну-ка, разбуди его.
Я положил руку на плечо Литл Энджи и слегка потряс – увы, тот не подавал признаков жизни.
Дядя Джанни тоже попробовал его разбудить. Ноль реакции. Поднес палец к его ноздрям.
– Дышит.
Набирая номер неотложки, дядя сказал Леоне спуститься на улицу и ждать врачей, мне же он велел продолжать трясти Литл Энджи: нужно было привести его в чувство. С тем же уверенным видом многоопытного человека (в конце концов, он был знаменитым адвокатом по уголовным делам) дядя принялся осматривать грязную дыру. Проверил все блистерные упаковки с лекарствами. Вылил содержимое полупустых железных банок в раковину. На всякий случай выкинул в унитаз найденную в ящике марихуану. Все это время он ругался:
– Вот идиот! Разве можно быть таким идиотом! Я ему покажу Будду!
Через четверть часа ворвались три фельдшера разного цвета кожи в сопровождении Леоне, затем все отправились в больницу. Кроме меня: меня послали в отель рассказать обо всем Франческе. Прежде чем расстаться со мной, дядя Джанни строго-настрого приказал ждать его в отеле и никуда не ходить. Как только получится, он нам позвонит. Договорились?
Мгновение спустя я уже был в метро – в это время, в самый час пик, лучше было туда не спускаться.
А вдруг Литл Энджи умер? Разве подобный вопрос не должен был повергнуть меня в ужас? Тогда почему же мне было все равно? Куда подевался сопляк, с раннего детства одержимый мыслями о смерти? Где его хваленое доброе сердце? Куда исчезла привязанность к Литл Энджи? Никаких высоких чувств, никакой жалости, мне только дико хотелось поссать. Наверное, именно тогда я открыл, что смерть не столь уж многих людей способна нас потрясти. Впрочем, чем бы ни кончилось дело, с завтрашнего дня я его уже никогда не увижу. Зачем переживать?
Дядя Джанни обещал, что в последний вечер мы пойдем в “Устричный бар”. Единственное, о чем я сожалел, – о коктейле из креветок и лобстера, который мне посулили и о котором, видимо, следовало забыть. Вот облом. Я проклинал ненасытного Литл Энджи, злоупотреблявшего веществами, которые, вероятно, и довели его до подобного состояния.
С другой стороны, в кои-то веки я не находил причин упрекать себя в бесчувственности. Они, Сачердоти, сами открыли мне радости гедонизма, от которых я теперь не мог отказаться, тем паче долго их предвкушая. Дядя Джанни вырвал меня из душного родительского мирка и увез в страну, где стремление к земному счастью является конституциональным правом.
По крайней мере, – утешал я себя, выбираясь на свет из катакомб подземки в нескольких кварталах от отеля, – проведу время с
