Джинсы, стихи и волосы - Евгения Борисовна Снежкина
И еще тоже непонятно, есть ли у него лампочка на столе или нет. Черт, ну почему так холодно уже? Деньгами никак не разживешься. Как мы с Ангелом отлично зарабатывали летом! Я, конечно, лампочку купила бы… Это же коммуналка будет… Черт его знает, что у него там с посудой… Хотя бы несколько тарелок… Вилки, ложки… Это все важно…
Книги – это он приволокет. А полки? Да, слушай, шумовку не забыть… Это обычно никто не соображает, а без нее суп не приготовить. Кастрюли, кстати, есть? Сковородка? Вроде не должен ничего в быте соображать… Шарф купить не может…
О! Кстати, надо научиться вязать! Связать шарф и свитер. И какой-нибудь плед невероятный. Может, холодная комната, будет простужаться. И солонку обязательно. Потому что обычно тоже кладут во что попало, а потом на стол не подашь. Его друзья будут приходить… Я буду слушать их умные разговоры. Может, тогда свечи купить? Красиво будет… Разговор… И чайник! Слушай, чайник, конечно! Как я могла про такое забыть? Так, разговоры свечи, чай, кофе… Он рядом, я с ним… Как же это будет хорошо…
2
У Антона вечерняя смена. Сегодня я его не увижу. В такие дни, если нет чтений, можно только спать или писать. Писать получается редко – руки и ноги мягкие, как масло, у них совсем не формы. Одна маята, которая кончается, только когда я вижу его, обнимаю, когда он меня целует. Чтобы хоть чем-то себя занять, двинула на Петровку. Но и здесь все тусклое и неинтересное. Голоса людей доносятся, как из глубокого колодца.
– Дева, кофе будешь брать? Не спи!
– А?
– Кофе, говорю, возьми. И привет, кстати.
– Привет…
Пару минут соображала, кто это. А, Афганец. Присматривалась к людям – ну вот же они, все знакомые, только в теплом. Но нет. Будто мне кино показывают, где в тусклом свете, которое пробивается сквозь немытое окно, мелькают силуэты, когда-то мне родные – Афганец, Ксю, Индеец. Они машут руками и приглашают за столик, но зачем? О чем мне с ними разговаривать, когда я сейчас словно неживая. Без его тепла во мне нет крови… Хлопок по плечу.
– Э, але, мать!
Бранд.
– Привет.
– Привет.
– Чего-то давно тебя тут не было.
– Тебя тоже. Как в институте?
– Зубодробиловка, не спрашивай. Но тебя и дома нет. Я тебе звонил.
– Зачем?
– На день рождения пригласить. Я в этом году в Питер не еду.
– Я все пропустила?
– Да.
– Прости, поздравляю.
– Да что с тобой? Где ты витаешь?
– У Антона. Когда он не работает, я там все время торчу. Он квартиру снял.
– Ого.
– Ну а что? Рабочий класс.
– Большая квартира?
– Да нет, комната в коммуналке. Но все равно, знаешь, так здорово! Чувствую себя совершенно другой, взрослой женщиной. Как будто совсем другая – ответственность несу, забочусь.
– М-да. А ему это все нравится?
– Не знаю…
– Подожди, я сейчас за кофе схожу.
Пока он топтался у барной стойки, я гадала на кофейной гуще. Вот так, кажется, паук – к весточке. Сегодня позвонит? А если повернуть на сорок пять градусов – клякса, больше черная. Несчастье? Заболеет? Наконец Бранд пришел.
– У наших как дела?
Бранд вздохнул.
– Как я и предполагал, Ангел принялся за старое. Опять ширяется, но так, пока еще держится и говорит, что он за компанию. Холод ему вредит. Хотя, в общем, очевидно, к чему все идет. Ты за кофе-то не сходишь?
– Не-а. Напилась уже. А Валенок?
– Спрашивал о тебе. Он опять ввязался в какую-то дурацкую историю.
– В какую?
– У них общество историческое, что-то про репрессии. Вот он туда и подался. Накроют его там. Опять под богом ходит.
Бранд вытащил из кармана двадцатикопеечную монету, поставил ее на ребро и покатил мне. Я прихлопнула монетку ладонью.
– Да ладно тебе, – сказала я. – Такая судьба у него и, видимо, у нас.
– А у нас-то за что?
– Потому что мы ему доверяли и доверяем. Он наш друг.
– Все это, конечно, грустно. Вот и ты пропала… Мне и поговорить тут особо не с кем. Хорошо, если Ли забредет.
– Я пропала по семейным обстоятельствам.
– До сих пор не разочаровалась?
– Ну что ты! Я дышать без него не могу. Такое счастье, ты просто не представляешь. Мне иногда кажется, что я становлюсь им. Складываю руки, как он складывает. Говорить начала – слышишь? Он «ж» и «ш» шепелявит, и я тоже начала. Мне нужно быть рядом с ним.
Я послала монетку обратно Бранду, тот быстро отправил ее назад.
– Это очень печально закончится.
– Почему?
– Нельзя так в человеке растворяться. Это его разрушает, тебя разрушает.
– Да нет же, это счастье. Я сама себе не дорога. Ничего во мне не ценно без него.
– А стихи?
– А стихи тоже только из него состоят. Просто я раньше об этом не знала. Может, я их и писать-то начала, чтобы в нужное время оказаться на Арбате и встретить его.
– А ты уверена, что он хочет тебя видеть?
– Да, конечно! Он рад меня видеть! Улыбается. Мы разговариваем о поэзии. И целуемся.
– Бедная девочка. Как бы мне хотелось, чтобы тебя пронесло.
– Да что ты говоришь! Что может случиться?
– Дай бог. Дай бог… Просто береги себя и постарайся так сильно не привязываться. Хотя, что я говорю… Уже поздно.
Бранд погладил меня по голове. Как маленькую, честное слово.
– Слушай, я вот давно хотела спросить. Имя «Бранд» – это откуда? Как со мной было? Случайный человек сказал?
– Был такой озерный город Эсгарот, и одним из его правителей был Бранд. Хороший мужик. А я всегда питал слабость к персонажам четвертого ряда, потому что они и делают историю.
– А где этот озерный город? В Литве?
– Почему в Литве… В книжке одной. Ты ее не читала, если не узнала.
– Ну так не жадничай, дай почитать!
– Нет. Взрослым женщинам не положено.
– Это как это не положено?!
– Оставь на черный день. Поверь, я знаю, о чем говорю.
– Ну и пожалуйста.
Я вскочила, кинула в него монетку и ушла с Петровки.
3
– Щекотно.
– А вот здесь?
– Здесь тоже, но можно поцеловать.
– Так?
– Да. Можно еще крепче. А тебе здесь приятно?
– Ну как-то так. Обычно. А вот так, ушко?
– Да-а-а…
– А вот здесь у девочек есть такое место, которое вам от львов досталось. Когда львы
