Бестеневая лампа - Иван Панкратов
— Никак. Инна, просто поверь. Никак. Это в ожоговом центре на специальных кроватях спасают до девяноста процентов по площади. У нас предел — тридцать по глубоким. Ну, дай бог, тридцать пять.
— А у него?
— Не меньше семидесяти. Мы сейчас просто в него вливаем все аптечные запасы — гуманность, черт бы ее побрал. В никуда, по факту. А я там что-то перевязываю с умным видом — чисто для прокурора. Чтоб потом можно было сказать — мы сделали все, что могли. Извините нас, конечно, но братья Гримм все придумали. Чудес не бывает.
Инна поджала колени, не замечая, как острые шпильки втыкаются в простыни. Длинные серьги с камушками подрагивали в ушах — Виктору казалось, что она что-то шепчет, но он не мог расслышать ни слова.
— Высокие отношения, говоришь? — хмыкнул он, намереваясь разбить тишину и немного увести разговор в сторону от умирающего майора. — Я много знаю о высоких отношениях. Помнишь, у нас в городе училище было военное? Его лет пять, как сократили и под школу прапорщиков приспособили. Перед выпуском один пятикурсник жене говорит — мол, вот и диплом наконец-то, я парень перспективный, надо карьеру делать где-то на западе, ты местная, нафиг ты мне там нужна? Пора разводиться. А она в это время картошку чистила своему ненаглядному на ужин. И как услышала этот монолог, так сразу ножиком ему в грудь, без рассуждений и угрызений совести. И не один раз, между прочим.
Платонов остановился, вспоминая, как принимал раненого курсанта, как рядом в «Скорой» сидела угрюмая жена с окровавленными руками, как потом приехала полиция. Ведущий хирург тогда сделал что мог и что не мог…
— Живой? — только и спросила Инна.
— Да, — кивнул Виктор. — Естественно, в армии с последствиями такого ранения не задержался. Жена просидела в СИЗО несколько дней, он пришел в себя, написал собственноручный отказ от претензий — чуть ли не «я сам на тот нож два раза упал». Начальник училища сумел дело замять, чтоб на все вооруженные силы не прогреметь.
— Ну и к чему ты это вспомнил? — Инна слегка прищурилась и сложила руки на груди.
— Да к тому, что надо осторожнее с женщинами. Добрее, я бы сказал. Тебе не холодно?
— Нет. Лето на дворе, не забыл? И если надо, в одеяло завернусь. Если я никому в таком виде не нужна…
Платонов засмеялся.
— Мне нравится перемена темы. Открывается новая грань высоких отношений.
— А у нас они — высокие?
— Бывают и выше, — ответил Платонов.
— Ах вот как, — нахмурилась Инна.
— Да. Я читал.
Спустя пару секунд она рассмеялась. Напряжение стало спадать. Платонов встал и хотел подойти к ней, но внезапно в дверь постучали. Громко и настойчиво.
— Виктор Сергеевич, это Наташа.
Платонов пристально посмотрел в глаза Инне и сказал:
— А ведь они у меня заинструктированы идеально. Какого, спрашивается, черта? Накинь одеяло.
Он подошел к столу, направил свет лампы на дверь, чтобы в темноте скрылось все, что в кабинете, потом накинул операционную рубашку и открыл.
— Извините, но там Жданов… Упал. В туалете. Кровотечение какое-то.
— Откуда?
— Непонятно. Он в луже крови лежал. Парни его в процедурную занесли, а там с куртки госпитальной капает все равно. Я думаю, что его ножом ударили…
— Ставь вену срочно. Я через две секунды, — он аккуратно, но жестко выставил Наташу за дверь, закрыл на ключ, вернулся к Инне. — Так. Я занят. Возможно, долго. Ты или спи, или, уж извини, домой. У меня там случилось что-то… Нехорошее.
Он сделал пару шагов к дивану, наклонился, быстро поцеловал в щеку и выбежал на площадку. Дверь в отделение была открыта.
Платонов сразу увидел кровавую дорожку из туалета в процедурную. Красная неширокая петля была словно нарисована кривыми мазками на старом линолеуме. Вытащив из кармана телефон, он набрал номер дежурного реаниматолога:
— Роман, быстро ко мне… С анестезисткой, да. У меня, похоже, ножевое в отделении. Надо определиться на месте.
На последних словах он положил телефон в карман и вошел в процедурную.
8
Из реанимации, куда пришлось перевести Жданова, он вернулся почти в шесть часов утра. Инна не спала. Она смотрела фильм, изредка поглядывая в экран смартфона. Антураж несколько изменился, обнаженная натура была упакована в одежду для ухода. Из всей модельной красоты остались только красивые серьги, которые не мешали перелезать через забор.
Открыв ключом предусмотрительно закрытую Инной дверь, он медленно вошел, сел в кресло и неожиданно увидел на темно-зеленых штанах несколько пятен крови. Открыл ящик стола, достал флакон с перекисью, полил на пятна. На пару секунд появилась пена, быстро опала. Платонов хотел протереть, но не нашел в ящике ничего, напоминающее салфетку или тряпочку, махнул рукой — хозяйка потом отстирает.
Они встретились взглядами. Платонов подмигнул, ничего не говоря.
— Все нормально?
— Я не знаю.
— То есть? — Инна села ровно, закинула ногу на ногу. — Ну ты же там что-то делал. Что случилось?
Платонов усмехнулся, но вышло очень невесело.
— Есть у меня один пациент. Жданов Алексей, рядовой. Из Саратова. Вот с ним это и случилось. Зашел в туалет, упал. Нашел его приятель в луже крови. Откуда текло, было непонятно, и штаны, и куртка пропитались. Затащили они его в процедурку, потом меня позвали — ну, это ты в курсе.
Инна кивнула, выключила с пульта телевизор.
— А вот потом началось интересное. Со стороны так выглядело, как будто его ножом в спину или чуть пониже ударили, да так хорошо, что повредили какую-то артерию большую. Мы куртку с него скинули, салфетками прошлись, а ран нет.
— Откуда же кровь? — искренне удивилась Инна.
— Тебе реально интересно? — спросил в ответ Платонов. — Потому что не самые веселые подробности.
Инна встала, подошла поближе и наклонилась, опершись на стол; он почувствовал, как немного оживился пульс.
— У тебя проблемы. Ты мне человек не чужой, так уж вышло. Далеко не чужой.
— Спасибо, — кивнул Платонов.
— Да что мне твое «спасибо», — Инна отступила на пару шагов и сложила руки на груди. — Думаешь, я не в курсе, что не первая на твоем диване? Что, возможно, далеко не последняя, и что — я уверена — даже сейчас не единственная? Но, знаешь — пока я здесь, с тобой, я хочу знать, что происходит и чем тебе помочь, если это в моих силах.
— Хорошо, — смирился Платонов. Эта краткая, но чувственная речь была очень вовремя. Он и сам видел в Инне что-то такое, что отличало ее от всех его предыдущих женщин в лучшую сторону. На несколько секунд ему стало стыдно за то, что она угадала про «сейчас не единственная», но стыд этот он тут же запихал куда подальше и заставил себя не думать об этом.
— Я был уверен, что его ножом ударили, — начал он. — У нас много дебилов с ножами в армии служит. Каждый тувинец или якут ходит с заточкой — чуть что не так, в ход пускают, они ж охотники. Недавно на дежурстве этажом ниже (Платонов показал в пол) в дерматологии что-то там не поделили — и якут на русского запрыгнул с ногами, как на медведя, и в спину заточку воткнул. Неплохой пневмоторакс получился… Ну да это я в сторону куда-то ушел. Так вот. Не было у него ранений никаких. А кровь, Инночка, была у него из задницы. Много. Ручьем просто.
— Так бывает? — собеседница удивленно подняла бровь.
— В медицине все случается. Сразу понять, в чем дело, было нельзя — он без сознания. Наташа вену поставила, я ему большую салфетку с перекисью запихал — думал, геморрой у мальчишки открылся с казенной пищи. Роман Ефремов подошел с анестезисткой, давление ему немного подняли. Кровотечение тем временем остановилось, я осторожно турунду убрал — не течет…
— …Рома, ты ж видишь, он примерно литр потерял. Надо бы его к вам сейчас, водички подлить немного, в сознание привести и узнать, что и почему. Потом я ему трубу засуну, поищу источник.
Роман, дежурный анестезиолог-реаниматолог, был не против. Кроме Никитина, ему на ночь никого
