Райгород - Александр Гулько
Несмотря на такое количество гостей, Гройсман сказал, что широкого празднования не хочет и предпочел бы, чтоб все собрались дома. Рива пожала плечами и принялась готовить.
Гостей действительно оказалось так много, что назначенный тамадой Каплун записывал желающих произнести здравицу в очередь. Все тосты начинались со слов благодарности. Потом следовали традиционные пожелания здоровья с такой же традиционной аргументацией (потому что его не купишь за деньги!). В завершение звучала надежда, что виновнику торжества еще надолго хватит сил, чтоб много работать, радовать близких и помогать всем, кто в этом нуждается.
– Лейбуш, – в разгар застолья тихонько сказала Рива, – судя по тому, что я слышу, ты уже всем, слава Богу, помог. Пора и о себе подумать. Может, все-таки выйдешь на пенсию?
Гройсман рассеянно слушал, кивал, улыбался гостям. Дослушав, повернулся к Риве, обнял и поцеловал ее, а затем встал и велел всем наполнить бокалы. Себе налил водки, Риве – вишневой наливки. Поднял рюмку. Оглядел присутствующих, задержал взгляд на детях и племянниках с женами. Пересчитав внуков, произнес:
– Шоб вы мне все были здоровы!
Выпив, наклонился к жене и тихонько сказал:
– Рано…
Несмотря на пенсионный возраст, Гройсман в свои шестьдесят пять лет чувствовал себя не то чтобы молодым, но вполне бодрым. Чувство усталости ему было незнакомо, хронических болезней у него не имелось, голова работала хорошо. А потому трудился он по-прежнему много, активно, а главное, с удовольствием.
Примерно раз в неделю приходил в контору поработать с бумагами. Являлся рано, к семи утра, когда еще никого не было. Садился за стол, надевал нарукавники, приготавливал перо и чернила. Просматривая накладные, энергично щелкал костяшками счет. Делал записи одновременно в нескольких тетрадях. К девяти утра, когда контора только начинала наполняться сотрудниками, он уже вовсю трудился. Ближе к обеду, когда сослуживцы принимались неторопливо заваривать чай и разворачивать пахнувшие чесноком свертки с домашней снедью, он уже завершал дела. Закончив работу, аккуратно складывал бумаги в ящик стола, сдвигал в правый дальний угол счеты, закрывал чернильницу. Убедившись, что на столе полный порядок, звонил в транспортный отдел и заказывал машину.
– От когда и до когда? – задавала традиционный вопрос диспетчерша Клавдия Васильевна.
– От завтра утром и до там видно будет! – бодро отвечал Гройсман. И, не меняя интонации, спрашивал: – Шо тебе привезти, Клава?
– Шо обычно, Лев Александрович, – бодро отвечала Клава, – денег!
В те дни, когда Лейб не ходил в контору, он отправлялся на заготовки из дома. По традиции выезжал рано, до рассвета.
Пока Лейб собирался и наскоро молился, Рива, как всегда, готовила ему привычный завтрак: селедку с маринованным луком, жаркое с картошкой и стаканчик водки. Провожая мужа в прихожей, заботливо поправляла на нем шарф и шапку, застегивала пуговицы на пальто. Летом – проходилась одежной щеткой по лацканам пиджака и нахлобучивала ему на голову картуз. Проводив за порог, традиционно желала хорошей дороги. Усевшись на вытертое продавленное сиденье грузовика, Гройсман давал водителю инструкцию по маршруту. Получив указание, Коля Горобец говорил:
– Покы доидэмо, поспить, Лев Саныч…[60]
Гройсман кивал, поудобнее устраивался и прикрывал глаза. Но дороги были плохие, машину трясло и подбрасывало на кочках и выбоинах, и по-настоящему уснуть Лейб не мог. Прикрыв глаза, думал о делах. В очередной раз анализировал варианты, составлял план действий, пытался просчитать риски. Прошло столько лет, а ничего, в сущности, не изменилось – его работа по-прежнему требовала выносливости, терпения и концентрации сил, но главное – осторожности. Более того, связанная с материальными ценностями и наличными деньгами, она, как и прежде, оставалась небезопасной. Например, в то время, когда Сема, как атаман Ермак, покорял Сибирь, а Рая терзалась очередной безответной любовью, Гройсману опять пришлось пообщаться с правоохранительными органами. Причем за относительно короткий промежуток дважды.
Наученный опытом прежних реформ, Гройсман больше с деньгами не экспериментировал. Наличные переводил в золото, главным образом в царские червонцы. Как обычно, достиг в этом деле успехов. Вероятно, заметных, потому что однажды его встретили на улице двое в штатском и пригласили проехать с ними в городской отдел ОБХСС[61].
Усадив Гройсмана перед собой, один из следователей участливо поинтересовался:
– Ну что, Лев Александрович, как дела, как успехи в работе, в личной, как говорится, жизни?
– Слава Богу! – осторожно ответил Гройсман.
– Семья? Дети? Внуки? – продолжал следователь. – Сколько внуков у вас, напомните?
– Четверо, не сглазить бы…
– Вот и хорошо, вот и замечательно! Только жалко, если деда больше не увидят. Потому что светит вам, Лев Александрович, лет пятнадцать…
Не успел Гройсман и слова вымолвить, как в разговор вступил второй следователь. Сделав страшное лицо, он процедил сквозь зубы:
– Хватит ломать комедию, Гройсман! Давай рассказывай, откуда золото!
– Золота не имею… – пробормотал Гройсман. – С чего вы взяли…
И не успел он договорить, как угрюмый с акробатической ловкостью подскочил и ударил Гройсмана по затылку. Двинул так, что Лейб свалился со стула, а его картуз закатился под батарею.
– Ну зачем же вы так?! – помогая Гройсману подняться и усаживая его на стул, сказал напарнику добрый следователь. – Лев Александрович сам все расскажет. Да, Лев Александрович?
– Так нема за шо рассказывать… – выговорил ошарашенный Гройсман и тут же получил удар в лицо. Следом – второй, третий.
Угрюмый скакал вокруг Гройсмана, как боксер на ринге. Нанося частые и короткие, как выстрелы, удары, приговаривал:
– Откуда золото, паскуда?
– Жолота не имею… – выплевывая зубы и вытирая рукавом кровь, все время повторял Гройсман.
После очередного удара он потерял сознание. Через мгновение пришел в себя и будто сквозь туман увидел участливого. Тот миролюбиво говорил:
– Не хотите рассказывать, и не надо. Дело, как говорится, хозяйское. – И, обращаясь к угрюмому, добавил: – Если бы Лев Александрович пошел нам навстречу, сообщил о подельниках, можно было бы ходатайствовать о смягчении. Но мы ведь его не торопим, правда? Пусть посидит, подумает…
Ночь Гройсман провел в камере. Вспоминал все свои рабочие и нерабочие контакты за последние пару лет. Прикидывал, кто мог донести. Анализировал обстоятельства задержания и допроса. К утру заключил, что, как ни крути, никаких доказательств его вины у милиции нет. Следовательно, задержали его просто так, на всякий случай, в надежде, что испугается и оговорит себя. А если повезет, так еще кого-нибудь. Поэтому говорить он ничего не будет, бумаг тоже никаких не подпишет и вообще станет требовать адвоката. А если опять начнут бить, так он потерпит. В конце концов, лучше зубы вставить, чем в тюрьме сидеть.
Наутро Лейба вновь привели в кабинет.
