Дыхание озера - Мэрилин Робинсон
Сильви поняла, что ее изначальный план сохранить семью потерпел неудачу. Она почти не надеялась, что слушания, которые, согласно полученному по почте письму, должны были состояться через неделю, закончатся успешно. И все же упорно продолжала заниматься домом. Она начисто вымыла окна, в которых еще оставались стекла, а остальные аккуратно заклеила оберточной бумагой. Я перемыла фарфор и поставила его обратно в буфет, а коробки сожгла в саду. Сильви заметила огонь и вышла с охапкой старых журналов, которые собрала на веранде. Они никак не хотели разгораться. Сильви принесла из сарая газеты, мы скомкали их, сунули между журналами и подожгли, и через некоторое время они начали морщиться и корчиться, шелестя страницами и развеиваясь пеплом по ветру. День выдался хороший. Фруктовые деревья стояли почти голые, и листья лежали на земле, мягкие и скрипучие, как мокрая кожа. Небо сохраняло глубокий голубой цвет, но свет был холодный и рассеянный, а тени – черные и четко очерченные. Казалось, не было ни ветерка. Мы смотрели, как жар от огня треплет и искажает воздух, растягивая ткань измерения и покоряясь яростному восходящему потоку. Журнальные страницы обуглились, а буквы и темные участки фотографий стали серебристо-черными. Невесомые и украшенные тонкими узорами, они взмывали на головокружительную высоту, пока какой‑нибудь воздушный поток не подхватывал их и верховой ветер, которого мы не ощущали, не уносил их прочь. Сильви подняла руку и поймала ладонью один из парящих в воздухе обрывков. Она показала его мне: темно-серебристое лицо смеющейся женщины, а под ним надпись крупными буквами: «ЛУЧШЕ ПОЗДНО, ЧЕМ НИКОГДА!» Сильви попыталась смахнуть страницу с руки, и края бумаги осыпались, оставив лишь смеющееся лицо ниже бровей. Тетя хлопнула ладонями в столбе горячего воздуха, и лицо женщины взлетело к небу облачком пепла и искр.
– Вот так! – воскликнула Сильви, наблюдая за парящими огоньками, и вытерла измазанные ладони о юбку.
Я видела огненное преображение собаки и миски, из которой она ела, бейсбольной команды, «шевроле» и многих сотен слов. Раньше мне не приходило в голову, что слова тоже можно сохранять, хотя теперь идея казалась очевидной. Абсурдно думать, что вещи держатся, удерживаются на своих местах паутиной слов.
Даже когда совсем стемнело, мы продолжали жечь газеты и журналы, позабыв об ужине. Снова и снова Сильви покидала круг света от костра и через несколько минут возвращалась с охапкой вещей, которые нужно было сжечь. Мы обе чувствовали окружающий нас Фингербоун, который если и не наблюдал пристально, то наверняка знал обо всем, что мы делали. Предоставленная сама себе, я сникала под грузом этого внимания. Я бы предпочла спрятаться дома и читать с фонариком под покрывалом, выходя только за хлебом и батарейками. Но Сильви реагировала на публику сценическим голосом и широкими жестами.
– Давным-давно надо было это сделать! – приговаривала она во весь голос, словно за пределами круга света, среди яблонь, таились слушатели.
Любые действия, которые, по мнению Сильви, могли заслуживать чьего‑то внимания, она выполняла с невероятным усердием и тщательностью. Тем вечером мы сожгли все собрание газет и журналов, коробки из‑под мыла и обуви, а заодно альманахи, каталоги, телефонные книги, в том числе свежие. Сильви сожгла «Не как чужой».
– Это не та книга, которую тебе следует читать, – заявила она. – Не знаю, как она вообще оказалась в нашем доме!
Эта реплика должна была произвести впечатление на судейского чиновника, якобы затаившегося в саду, поэтому я не стала говорить, что книга библиотечная.
Я с удовольствием наблюдала за тетиным приступом рвения и оживления – свет от костра заливал Сильви, которая ворошила в огне запасы журналов, включая номер «Нэшнл джиогрэфик» со сложенным постером Тадж-Махала.
– Мы купим новую одежду, – сказала она. – Подберем тебе что‑нибудь нарядное. Может, костюм. Тебе он все равно понадобится, чтобы ходить в церковь. А еще сделаем тебе перманент. Когда приводишь себя в порядок, ты прекрасно выглядишь. В самом деле, Рути.
Она улыбнулась мне через костер. Я начала надеяться, что мы с Сильви можем и остаться вместе после слушаний. Начала думать, что желание измениться уже можно считать изменением – не потому, что Сильви удалось кого‑то обмануть, а потому, что ее искреннее стремление сохранить нашу семью могло убедить остальных в правильности такого поступка. Возможно, мы с Сильви стали бы ходить в церковь в снежную погоду, надев шляпки. Мы сидели бы в последнем ряду возле дверей, и Сильви поворачивалась бы боком, чтобы вытянуть ноги. Во время проповеди она, свернув буклет в трубочку, бормотала бы «Свят, свят, свят!» и зевала в перчатку. Несомненно, она бы даже стала с похвальной регулярностью посещать родительские собрания. Тетя уже посеяла семена, чтобы по весне вокруг дома расцвели клумбы, и повесила на кухне новую желтую занавеску. В те дни она постоянно обдумывала способы показать, что наша жизнь соответствует ожиданиям других (или их предполагаемым ожиданиям), и была полна целеустремленности, которая иногда напоминала надежду.
– Я заказала индейку на День благодарения. Подумала, что можно пригласить Люсиль. И мисс Ройс тоже.
Костер к тому времени уже еле тлел. Сильви бросила в него палку, которая упала с тихим «пых!», и искры прыснули в стороны, как перышки. Краем глаза я заметила, как пугливо встрепенулись тени.
– Пора домой, – сказала я. – Холодно.
– Да, – согласилась Сильви. – Иди в дом, а я присыплю костер землей.
В слабом лунном свете и отблесках костра она пошла к сараю и взяла одну из
