Том 2. Проза - Анри Гиршевич Волохонский
Они его спрашивают:
— Стукотовы ли вы стукти на уступки?
А повыше лозунг висит: «Гнить или стучать?» Столица, кстати, называется Стуква — тоска по родине.
Сытин им в ответ:
— А чего это вы стучите, а не булькаете?
— Где булькать? Воды-то нет… — А потом разозлились. — Ты, — орут, — гнилой стуктелестукал, подозрительный убиквист!
«Ну, — думает Сытин, — проститься с теплою постелью, пойти сразиться с инфиделью, тут дело такое, что только ноги — и обратно в космос».
А любви между ними никакой нет, только пилят друг друга и трахаются.
Вернулся глухой как пень.
Не стоит объяснять, это злая насмешка. Под «Деревянной Планетой» разумеется все та же наша словесность, и что такое «вата» знают все, кто имел с ней дело. Злобная некрасивая выходка, но огорчила меня не она, а ее полная правота. Наблюдаем, действительно, однообразие, наилучшие намерения при полной неспособности их осуществить. Неужели мои собратья тоже не нашли в себе ничего нового? Что будет, если я сообщу им о собственных разысканиях, а разоблаченье на время отложу? Да и как можно писать о душе, когда в наше время не знают даже, откуда она взялась?
Теперь мое предприятие стало напоминать воскрешение Лазаря. Я должен поймать душу, блуждающую около своих первых истоков, и вдунуть ее назад, в тронутое тлением тело словесности. Тут-то я, наконец, приступил и вышел на поиски — в книгах, в обозримом мироздании, путем расспросов ближайших знакомых.
Книги мне мало помогли. О душе никто и не помышляет: века холодных умствований сделали свое. Между тем для наших предков бытие души было вполне отчетливо, ибо основывалось на различии между трупом и живым телом. Они, конечно, путались в заблуждениях о ее последующих судьбах, но тут совсем другой вопрос, хотя больше высказывались как раз об этом: бессмертна ли, что ждет ее за гробом, вернется ли назад в иное тело, останется ли такой как есть или уйдет в небытие и т. п. Меня это не просветило. Я стал понимать, что всё здесь — надежды душ довольно зрелых, и опасно из них заключать о происхождении: слишком уж явственна печать посюсторонних выгод. Определения душ тоже были туманные, места пребывания указаны на основе зыбких догадок. Душа-де живет в крови, в груди, в голове, в животе. Существуют сознательные, чувствительные, разумные души, растительные и животные. А с другой стороны — души песков, камней, глин и вод — словом, какой-то хаос. Сколько-нибудь внятные утверждения попались мне только в двух местах. В энциклопедии против слова «душа» значилось: «Единица обложенья, учрежденная Петром Великим». Иную версию я смог извлечь из «Текстов Кипарисовой Трухи», выпавших из брюха медного будды, в той их части, которая называется «Некоторые мысли господина Ту», но об этом потом.
Я обращался с тем же вопросом и к живым людям.
— А, происхождение душ… Это вопрос для священника, — сказал мой друг Авель.
Отец Б. в изумлении оторвал руки от руля (мы поднимались в гору в его автомобиле. Смеркалось) и воздел их к небу:
— Я тридцать лет в сане, и вы первый спрашиваете меня об этом. Сказать по правде, я думаю, их создает Бог.
Последние слова он произнес на трех языках сразу.
«Вот, — подумал я, — энциклопедия валит на царя, а монах — на Бога…»
Отец В. пересказал мне книгу доктора Муди о переживаниях после смерти, когда ее установят врачи, порассуждал, а под конец откровенно признался, что ничего не слышал о происхождении душ и никакого мнения по этому поводу не имеет.
Мои собственные размышления оказались донельзя просты. Я решил сначала узнать: кого больше — живых или мертвых.
Люди, если их не пугать, размножаются, как и кролики, согласно простой пропорции. В трех поколениях число внуков равно числу отцов и дедов, вместе взятых. Значит, число всех мертвых предков равно количеству детей в живом поколении. То есть живых всегда и намного больше: ведь есть еще внуки и отцы. Из чего вытекает, что по крайней мере часть душ должна возникать заново. И тут для меня мгновенно прояснилась живая связь между происхождением душ и образованием тел. Все уперлось в любовь, наготу, в ее генеалогию, биологию и физиологию, в демографию рождений, смертей и браков, а в конечном счете — в самое хромосому, тонкое цветное тело, которое является как бы невидимой душой нашего зримого тела — плотного, бесцветного, темного.
О ПРЕДКАХ ЛАНЫ И ТАРБАГАНА
Что, если я сообщу, например: «Отец Ланы, Кронид Евлогиевич Остов, был совершенно лыс»?
Или такое: «Дедушка Тарбагана мухоморы ел как мух»?
В наши дни мы не видим династий: дети королей редко остаются королями. И в профессиях нет прежнего преемства: дочь торгаша — музыкант, физик — сынок портнихи. Кем станет в свою очередь их чадо? И разве не звук поправляемых зубов в ушах деда с ловкими руками влиял на умственное продвижение внука-структуралиста? Или передаются одни нравственные свойства? Некоторые древние так и думали. И нам нет нужды сочинять зыбкие догадки об отдаленных предках Ланы и Тарбагана, о том было кому позаботиться, а на нашу долю остались одни толкования. К ним мы и обратимся.
«Тексты Кипарисовой Трухи» выпали из брюха краденой медной фигурки. Оказалось, будда набит сухой хвоей кипариса. В трухе лежали три свитка, обернутые редким цветным шелком. Один имел начертания тибетским письмом дбу-чан.
