Голова рукотворная - Светлана Васильевна Волкова
Сразу вспомнилась Прага. С такого вопроса всегда начинал разговор с пациентами профессор Бранек, когда диагноз был пока непонятен, но точно попахивал клиникой. Господи, только не это!
– Понюхайте мои ладони, док! – настаивал Мосс.
Логинов понюхал.
– Обычно пахнут. Если бы я обладал тонким чутьём, возможно, назвал бы сорт мыла, каким вы пользовались. Вы этого от меня ждёте, Виктор?
Мосс раздражённо убрал руки.
– Вы нарочно! Эти ваши психологические штучки… – Мосс нервно дёрнул плечом. – Говорю же, всё было по-настоящему! Бинты на теле жёсткие, кости мягкие, запахи необычные. Потом бинты исчезли, а ладони… – он ткнулся носом в свои ладони, втянул ноздрями воздух, – они оставили этот запах.
– Какой запах, Виктор?
– Запах насекомого!
Логинов нахмурился. Картинка из учебника: обонятельные галлюцинации шизофренического свойства на фоне пережитого стресса. Фантосмия.
– А чем пахнет насекомое?
– Я не знаю. Я не могу описать.
Логинов наклонился и нарочито долго нюхал его ладони.
– Не можете описать? Тогда с чего вы взяли, что это запах именно насекомого? Вы знаете, как они пахнут?
Глаза Мосса вспыхнули.
– Пыль от перетёртого сухого листа. Чуть увядшая резеда. Пыльца лимонника. И семя тополя. И если в срез на дереве втереть комочек земли… Да, так! И водянистое что-то, не знаю названия…
– Да где же вы эту смесь-то нашли?
– Так пахнут бабочки. Запах идёт от особых чешуек и волосков на их крыльях и теле. Под каждой чешуйкой есть железа, она вырабатывает летучие вещества. Я купил вчера про них книгу, я знаю.
Мосс был невероятно возбуждён, говорил полушёпотом, как если бы открывал страшную тайну.
– Получается, мой друг, вы нюхали настоящую бабочку для сравнения? – попытался улыбнуться Логинов.
– Да.
– Так вы их больше не боитесь?
Он сдавленно засмеялся:
– Я не псих, доктор. Я не могу бояться сам себя.
Мосс говорил долго и увлечённо, раскалённым малиновым голосом. Первые необычные признаки появились вечером того дня, когда он открыл коробку с бабочками. Сначала было ощущение, что тело забинтовано, а под бинтами – всё рыхлое, никаких мышц и костей. «И ладно. Всё равно» – таковы были его мысли. Потом тело стало разбухать, разрывать плёнку, он начал двигать плечами и головой, чтобы избавиться от неё.
Так было всю ночь. Да, кошмары, конечно, снились. Вера с булавкой… А вдруг она не была сном? Вдруг она хотела его убить? Не спросишь же её напрямую – соврёт, женщины все врут.
Утром появились новые признаки – запах тела, особенно в ложбинках на ладонях. И под скулами – две теневые точки. Они видны, если присмотреться.
– Я знаю, док…
Его голос звучал обречённо.
– Знаю, что всю жизнь чего-то боялся. Сейчас я не боюсь. Ничего и никого. Только смерти. Мне кажется, если кто и захочет меня убить – ему будет легче лёгкого. Взять булавку, например. Ту, что вы мне подарили.
– Стоп! – почти выкрикнул Логинов.
Мосс вздрогнул и затравленно посмотрел на него. Глаза честные, чистые. Сказал правду, не слукавил. Но то, что Мосс сейчас говорил, тянуло на полноценное психосенсорное расстройство, когнитивно-энфазийный синдром. Такая хорошая зрелая шизофрения. Тугой переключатель в мозговой корковой зоне сдвинули – всего на один нанометр, и вот вам сочный выпуклый бред.
– Я боялся бабочек, и страх был огромен. Кому-то на небесах показалось это забавным – сделать так, чтобы я не мог к ним приблизиться. Может быть, Бог защищал меня таким способом? А может быть, смеялся надо мной. И в насмешках своих пошёл ещё дальше – превратил меня в того, кого я избегал и ненавидел всю свою жизнь? На вот, теперь сам побудь изгоем, ненавистной божьей тварью!
Логинов с горечью подметил, что никогда раньше Мосс не философствовал и вообще не говорил подобным образом. Да, он склонен к депрессии, но даже тогда, когда у него случались перепады настроения, он не задумывался о своём месте в этом мире и ни в коем случае не думал о том, что кто-то свыше его наказывает. Сейчас думает. Это свидетельствовало в пользу того, что он находился на кризисном пике. Уверенность в божественном вмешательстве в его судьбу, поиск и нахождение своего племени, изменённая речь, масса доказательств (очевидных только ему) в сопричастности к иному биологическому роду говорили об одном: пациент болен серьёзно. Единственное правильное решение сейчас должно было выглядеть так: Мосс отправляется на такси домой, принимает сильнейшее успокоительное, ложится спать, а он, Логинов, выискивает в своей записной книжке наиболее грамотного практикующего психиатра, звонит ему, объясняет со всей честностью, что произошло, и… Едет-едет-едет белая карета.
Чувство вины, холодное и злое, грузно навалилось на Логинова. Он упустил пациента! Он – убийца, нарушивший самое главное врачебное правило: не навреди.
Да, он сумел избавить этого мальчика от панического страха, от изъедающей его фобии, победа, ура. Но что тот получил взамен? Дрянной диагноз, нерабочую группу инвалидности. С фобией можно как-то жить, ведь не умер же Мосс до этого момента, а как жить с сознанием, что ты – бабочка?
– Виктор, вы рассказывали кому-нибудь о своих ощущениях?
Мосс пожал плечами.
– Пока нет. Но Вера, мне кажется, догадывается. Смотрит на меня как-то по-особому, мёд вот вчера купила. Раньше мы его не ели…
Логинов с силой сжал его локоть.
– Виктор, никому не говорите, слышите!
– Вы думаете, люди не догадаются? – он снова повертел перед носом Логинова ладонями. – Меня и собака на нашей лестничной клетке облаяла, а вообще-то она меня знает давно. Тётя Галя, наша соседка, поздоровалась утром как-то напряжённо и так пристально вглядывалась в меня… Что это, мол, Витенька, у тебя лицо такое бледное? Я ничего не ответил, ушёл к вам в больницу. А если спросит снова? Она ведь с детства меня нянчила, припрётся вечером с какой-нибудь микстурой, что я ей скажу?
Лицо у Мосса было и вправду пергаментное.
– Никому! – почти прошипел Логинов. – Виктор, давайте договоримся так: ваше новое состояние должно стать тайной для окружающих, об этом будем знать только вы и я.
– А Вера?
– Я поговорю с ней сам.
Мосс смотрел перед собой пустыми глазами, не решаясь высказать вслух сомнения.
– Поймите, Виктор, – напирал Логинов, – вы не должны дать понять кому бы то ни было, что с вами что-то не так. Общество не особо жалует инаких, вы и сами знаете это.
– Мне не поверят? – неуверенно побормотал Мосс.
– Дело не в том, поверят или нет. Если вам не поверят, вас побьют за ложь. Если поверят – побьют за правду.
Последние слова убедили Мосса. Он сухо кивнул и
