Мулен Руж - Пьер Ла Мюр
Анри рассеянно взглянул в окно, с минуту наблюдая за силуэтом Дега в освещенном окне напротив. Затем перевел взгляд на другие прямоугольники желтого света. Может быть, за этими окнами кто-то сейчас занимается любовью. Ну и пусть… Подумать только, во всем Париже сейчас сотни, тысячи пар ласкают друг друга, сливаются в поцелуе. Ну и пусть… Он калека – недомерок, уродливый карлик. И его никто никогда не полюбит.
– Ты калека, Анри. Уродливый карлик. И никогда не забывай об этом…
В этот момент его охватило отчаяние. Он чувствовал, как по щекам катятся горячие слезы. И тогда он закрыл лицо руками и простонал:
– Мамочка, ну почему ты тогда не дала мне умереть?
Глава 8
Замок Мальром был погружен в дрему жаркого августовского дня. Это было время послеобеденного отдыха, когда поля и виноградники пустеют под припекающими лучами полуденного солнца, а работники мирно дремлют в тени стогов, накрыв лицо шляпой. Жизнь словно замирает, и вокруг царят жара и безмолвие. Однако в Мальроме тишина имела иное свойство: это была не просто пауза для отдыха, призванная придать бодрость и жизненные силы людям и животным, а тягостное, унылое безмолвие заколдованного царства, в котором словно не осталось ни одной живой души, великое, напряженное молчание, опустившееся на огромный, обнесенный каменной стеной сад с его извилистыми, посыпанными песком дорожками, цветочными клумбами, зеркальной гладью пруда и коваными железными воротами – высокими и черными, как на кладбище.
На тенистой террасе за домом Адель, графиня де Тулуз-Лотрек, сидела рядом с Анри, дремавшим после обеда в полосатом шезлонге. Он спал мирно, пенсне на носу съехало набок, одна рука покоилась на груди, а другая безвольно свисала с шезлонга. Его полные, влажные губы слегка шевелились при каждом вдохе. Книга, которую он до этого читал, лежала на вымощенном каменными плитами полу, рядом с недопитым стаканом лимонада.
Наконец-то он вернулся домой! Его путешествие в большой мир закончилось бесславно, но, впрочем, могло быть и хуже. Бедный Рири, он так переживал из-за того, что не попал в Салон, но и эта боль начала понемногу утихать. Во всяком случае, мысль об этом больше не угнетала его; он даже казался вполне умиротворенным, можно даже сказать, счастливым. Гулял в саду по утрам, время от времени наведывался в гости к приходскому священнику сыграть в шашки, читал, много спал. А после обеда они отправлялись на прогулку в шарабане. Он никогда не сетовал на монотонность такой жизни, на отсутствие друзей, никогда не вспоминал о Монмартре. Его обидели, жестоко обидели. Он узнал правду о себе. Возможно, он даже нашел в себе силы смириться со своей судьбой. Ведь смирение – это тоже одна из разновидностей счастья. На следующий год он, возможно, снова вернет ся к своим книгам. Они защитят его. Его больше никто не будет обижать…
Адель заметила, как он зашевелился в своем шезлонге, и тут же опустила глаза.
– Ну, как тебе спалось? – спросила она, поправляя свой наперсток.
– Меня разбудила муха, – улыбнулся Анри в ответ. – И почему ей нужно было сесть именно на кончик носа? Хотя я и так уже достаточно поспал. Который час?
– Ровно четверть третьего, – отозвалась тетушка Армандин, наспех складывая газету, чтобы бросить взгляд на часы.
– Анри, – сказала графиня, немного помолчав, – как ты отнесешься к тому, чтобы провести зиму в Италии?
– А что, было бы здорово.
Милая мамочка, она понимала, что он умирает от скуки, и теперь предлагала ему хоть какое-то развлечение.
– Но ведь мы, кажется, договорились остаться здесь до Рождества?
Ему вспомнилось прошлое Рождество в гостиной матери, как он тогда уговаривал провести осень вместе в Мальроме и как она предложила мадам Лубэ стать у него домоправительницей. Интересно, а неужели он тогда и в самом деле верил в то, что сумеет стать модным портретистом, снимет прекрасную студию в богатом районе? Ведь это было всего каких-нибудь четыре месяца назад, а теперь казалось таким же нереальным, как детские планы отъезда в Канаду, которые они когда-то строили с Морисом.
– Помнишь, как мы тогда спорили об этом? – спросил он.
– Да, но, честно говоря, мне никогда не хотелось оставаться тут на зиму. Мальром не зимний дом. Так как насчет итальянской Ривьеры?
– Тогда, может, в Сан-Ремо? – предложил он, радуясь тому, что не придется приносить обещанную жертву. – Помнишь, мы видели его издалека, по дороге в Ментон. Говорят, там очень красиво. А потом можно было бы побывать во Флоренции и Риме. Мне бы хотелось увидеть потолок, расписанный Микеланджело в Сикстинской капелле. Говорят, Рафаэль едва не лишился чувств, когда впервые увидел его. Как ты думаешь, мы побываем в Риме?
– А почему бы и нет? Мы могли бы уехать отсюда в середине октября.
– А почему бы не уехать первого числа – или даже раньше, в следующем месяце?
Адель улыбнулась. Нетерпеливый, непоседливый Рири, он был готов собраться и отправиться в путешествие хоть сейчас, сию же минуту! Он так похож на Альфонса, который терпеть не мог проволочек.
– Не торопись, оглянуться не успеешь, как наступит пятнадцатое число. Тем более к тому времени здесь зарядят дожди, и мы еще с большим удовольствием будем наслаждаться чудесной погодой Сан-Ремо.
– Я сегодня же выпишу из Бордо несколько дорожных романов. – Анри нагнулся, взял в руки полупустой бокал и вылил содержимое в один из цветочных горшков, стоявших на балюстраде террасы. – Аннет расстроится, если увидит, что я не допил ее лимонад. Она, наверное, думает, что я бездонная бочка.
– Аннет так выражает свою любовь.
Едва она успела это сказать, как послышались легкие, быстрые шаги и на террасе появилась Аннет в пышном белом чепце и с очередным бокалом в руке.
– Спасибо, Аннет! – воскликнул Анри, забирая новую порцию только что приготовленного лимонада. – Я как раз только что говорил о том, что ты делаешь лучший лимонад изо всех, которые мне когда-либо доводилось пробовать.
Старая служанка с умилением наблюдала за тем, как он через силу отпил глоток, после чего улыбнулась ему и удалилась.
Анри же привычно вылил содержимое бокала в цветочный горшок.
– Если так пойдет и дальше, то на этой герани скоро начнут расти лимоны.
Он поставил стакан на пол у шезлонга и взял в руки книгу. Какое-то время делал вид,
