Mittelreich - Йозеф Бирбихлер
Ближе к вечеру отец простился с сыном у ворот монастыря, которому предстояло стать мальчику домом, и оставил его одного. Ближайшие недели оказались тяжелыми и полными нового. Тоска по дому охватила мальчика, когда отец, расставаясь с ним у больших дубовых дверей, положил руку ему на плечо и сказал: «Ты справишься», – а затем сел в автомобиль фронтового товарища и уехал. До этой минуты любопытство пересиливало страх перед неизвестностью, но теперь глаза мальчика наполнились слезами – у него больше не было сил с ними бороться. Пелена затуманивала все внутри, но снаружи выдавала его чувства. Он отправился, как было предписано, на третий этаж в общую спальню, ощущая стеснение. Той ночью многие, как и он, лежали без сна и забылись, только когда изнеможение одолело чувство одиночества. В большой комнате стояли рядами сорок кроватей, и почти все, кто лежал в них, были новенькими. Мальчик погрузился в свинцово-тяжелый сон, который не исцелял и не утешал. Ему грозили незнакомые призраки. Просыпаясь, он оглядывался, все было незнакомым и непривычным, и не существовало ни воспоминания, ни мысли, которые помогли бы ему освоиться в незнакомой обстановке. Сны, которые посещали его этой и последующими ночами, уносили его быстрее и чаще, чем обычно, туда, где было легко и безмятежно, но стоило наступить новому дню, как легкость и безмятежность стирались из памяти и исчезали. Сны, определенные и отмеченные страданием, стали для него символами одиночества и покинутости.
Той ночью в последнем сне он увидел мать, которая наклонилась над ним, гладила его лоб и желала доброго утра. Еще не проснувшись, он испугался грубости ее голоса. Он услышал его второй раз и растерянно открыл глаза навстречу новому дню. «Доброе утро!» У его кровати, улыбаясь ему, стоял жизнерадостный пастор.
– Не пугайтесь, – сказал пастор, обращаясь ко всем в комнате, – не пугайтесь, когда протрете глаза и всё вокруг покажется вам чужим! Вы уже не дома, а в интернате. Мы с братьями постараемся, чтобы вы чувствовали себя здесь как дома. Отправляйтесь пока в душ, одевайтесь. До завтрака еще много времени. А ты что же? Не все сны досмотрел? – ласково обратился он к мальчику.
Тот сразу вскочил. Хорошее настроение пастора угнетало его. Он чувствовал, что это дружелюбие давит, вынуждая ответить тем же. Его охватила неловкость. Все было чужим, все стесняло. Он вошел под струи воды в большом помещении с кафельными стенами, куда он и остальные мальчики сбежали от дружелюбия пастора. В метре друг от друга под струями, от которых шел пар, потягивались голые мальчишки. Он застеснялся, хотя почти все были в плавках или трусах. И он тоже. Близость незнакомых мальчиков вызывала неловкость. Некоторые тайком переглядывались, некоторые смеялись. У входа в душевую стоял пастор и улыбался.
– Заканчивайте понемногу. Под душем не нужно надевать плавки. У нас с этим не строго. А то не хватит места на веревке для сушки полотенец.
Под одеялом мальчик снял мокрые плавки и натянул чистые трусы. Пастор стоял поблизости и наблюдал за ним, улыбаясь.
Через двадцать пять дней, в течение которых мальчик отчаянно искал опору, тоска по дому ослабела. Он познакомился с тихим пареньком и рядом с ним забывал стеснительность, которую чувствовал из-за беззащитности и близости двухсот пятидесяти учеников и монахов в тисках монастыря, откуда не было выхода.
В эти двадцать пять дней мальчик каждый день по часу, а то и дольше, занимался в спортзале на брусьях, но только если там больше никто не играл и не тренировался. В остальное время он одиноко стоял в стороне. Только выполняя эти утомительные, а нередко и сверхутомительные для его хрупкого тела упражнения, он на время переставал чувствовать тоску по дому и подавленность, переставал искать выход. Как-то к нему подошел тот самый паренек и спросил, можно ли ему присоединиться. Мальчик сразу прекратил тренировку и, не говоря ни слова, вышел из зала. Хотя его тут же охватило сожаление, он лишь спустя три дня отважился заговорить с этим пареньком во дворе на перемене. Мальчик сказал, что если тот хочет, то после обеда может понаблюдать за его тренировкой. Правда, это может быть скучно, упражнения все время одни и те же. Но, если тот хочет, он может в виде исключения проделать для него комплекс произвольных упражнений. А еще он с удовольствием покажет несколько способов, как распределить вес тела, чтобы мускулы на руках не слишком быстро уставали. «Меня зовут Семи», – сказал мальчик. «А меня Абрам», – ответил новый знакомый. Теперь у них были имена.
Через два дня Абрам принес гитару и играл, пока Семи выполнял упражнения.
С появлением Абрама началось выживание в монастыре. Предыдущие двадцать пять дней были вычеркнуты из жизни. Абраму удалось пробудить в Семи интерес к игре на гитаре, он даже начал овладевать инструментом, а Семи вдохновил Абрама тренировать сосредоточенность, занимаясь на брусьях. С того времени, как их стало двое и они перестали стоять по одиночке в сторонке, к ним потянулись другие ребята. Началось некое подобие детства, прежде незнакомого. Они бы выросли из него с годами, если бы за ними не следил так заботливо Бог.
В начале декабря дружелюбный пастор, который встретил мальчиков в первый школьный день и преподавал им гимнастику и спортивные упражнения, предложил Семи, если ему это интересно, заниматься дополнительно, в том числе на гимнастических кольцах и перекладине. Пастора звали Эзехиль. Он рассказал, что в его обязанности входит заботиться о подрастающей смене гимнастов, уже несколько лет принято наряду со спортивными уроками трижды в год проводить соревнования по гимнастике между школами. Их команда, по словам пастора, входит в тройку лучших, и это положение он старается удержать, проявляя некоторое честолюбие. По этой причине на занятиях по гимнастике он внимательно наблюдает за новичками, высматривает выдающиеся таланты, и Семи – как раз такой случай. Пастор видел, что мальчик с самого приезда занимается чуть ли не каждый день.
– Я посчитал, что гимнастика тебе интересна и доставляет удовольствие. Обнаружить талант удается не так часто, и, когда это происходит, я пытаюсь убедить мальчиков, что невозможно добиться успеха без
