Бабушка сказала сидеть тихо - Настасья Реньжина

– Ну же, ешь, – просила Елена. – Суп не горячий. – Но Коленька не ел. Потупил глаза, схватился руками об стол. – Не хочешь?

– Хочу, – ответил мальчик.

– Так почему же не ешь? – удивилась Елена.

– Жевать, – тихо сказал Коленька.

Минут десять потребовалось на то, чтобы выяснить, что Коленька не умеет есть сам, что все ему нужно пережевывать. Слава невольно поморщился. Елена всплеснула руками:

– Бог ты мой! Да ты ж большой уже! Что ж я тебя, как галчонка, должна кормить? Нет, так дело не пойдет.

И пришлось учить Коленьку есть, прям как малого ребенка. А как выучился, так стал есть быстро, шумно, словно торопился закончить до того, пока не отнимут еду, не превратят в кутью, не начнут заталкивать насильно в рот. Пусть никто так делать и не собирался. Слава ласково смотрел на Коленьку. Торопыжка какой. Впрочем, только с едой он и был тороплив. Во всем остальном мальчик был неспешен, скорее мечтателен.

Мог, например, засмотреться на травинку и не отрываться от нее полчаса, а если по той жук какой ползает, то и того дольше. Любил лечь на землю и смотреть, смотреть, смотреть в небо без конца.

Мать его, настоящая мать – Анна, такой не была. Та в детстве много бегала, смеялась, быстро отвлекалась. Коленька не такой шустрый. Хотя глаза… Глаза Анечкины. Большие, добрые, смышленые. Больше сходств с погибшей дочерью во внуке Слава не находил. Да и к чему оно? Была Анна. Теперь вот вместо нее Коленька. Два разных, хоть и родственных, человека. Незачем их сравнивать. Но эти глаза все же… А ведь хотели девочку. Бантики. Ресницы длинные. Вот тебе вместо бантиков: парень, получите-распишитесь. Но как-никак родная кровь. Наследничек. Настоящий. По полному праву. И грустно на него сейчас смотреть, и отрадно. Грустно, что вместо положенного деда стал отцом. Грустно, что мать, настоящая, Анна, не сидит сейчас рядом, не ворчит на Коленьку за то, что тот хлюпает громко. Грустно, что прошли мимо них бессонные ночи, первые шаги, первые слова. Первая самостоятельная ложка супа вон досталась как-то случайно. Отрадно, что все же Коленька здесь, с ними, жив и уже здоров. Как бы ни поступала с ним баба Зоя, она все же его спасла. За одно это стоит быть ей благодарной. Слава пресек Анфиску, что принялась было разносить по деревне слухи, выдумывая, как Зоя Ильинична издевалась над мальчиком. Там наросло так, что старушка уж и в Анниной смерти повинна стала. Уже и повитухой ее сделалась, уже и роды приняла, уже и столкнула девушку в пруд, а мальчонку себе прибрала и держала его потом чуть ли не в клетке. Нельзя так об Ильиничне! Не таковая она! Встретил Слава Анфиску в магазине, посмотрел на нее строго и коротко сказал: «Хватит!» И так грозно вышло, что и пояснять не пришлось, чего хватит, и повторять дважды тоже не понадобилось. Коленьке устроили комнату в бывшей Анниной. Оказалось, что гораздо легче вынести вещи дочери ради удобства нового человека.

Кое-что решено было оставить: плюшевого медведя, вдруг и Коленька будет крепко обнимать его по ночам, чтобы тот уберег от подкро-ватных монстров (так в своем детстве делала Анна). Теплые носки для того редкого морозного зимнего утра, когда и Елена, и Слава проспят долго и не успеют растопить печь, разогреть дом. Фотографию юной Анны: пусть пока просто девочка Аня стоит рядом с сыном, а всю историю ему расскажут, когда мальчик вырастет. Все остальное, ну, кроме подушек, пододеяльников, простыней и прикроватных ковриков отправилось на чердак: выкинуть жалко, отдать кому уже поздно. Коленька, правда, повел себя странно, когда его подвели к распахнутой двери комнаты и сказали: «Вот тут теперь будешь жить». Мальчик чуть нахмурился, посмотрел прямо в глаза Елене, затем Славе. Увидев, что те не врут, вздохнул, прошел в комнату, открыл шкаф, залез в него и закрыл дверку. Елена со Славой непонимающе переглянулись. Елена распахнула шкаф, села перед ним на корточки, взяла Коленьку за руку и спросила:

– Ты чего это? – Коленька хмуро смотрел в стенку шкафа. Руки не убирал. – Может, ты устал? – ласково спросила Елена. – Давай я тебе кровать расстелю? Отдохнешь. – Она встала, откинула с кровати покрывало, приподняла одеяло, похлопала рукой по матрасу: – Давай, ложись! – Коленька недоверчиво взглянул на Елену, еще недоверчивее – на кровать, медленно вылез из шкафа, осторожно прикрыл дверку, не менее медленно забрался на кровать и замер.

– Пойдем, не будем ему мешать, – предложил Слава. – Парню отдохнуть надо.

Это надо же: у него теперь своя кровать. И шкаф, в котором постепенно поселились его рубашки, футболки, штаны, а не сам Коленька. Свой стул, свое Зеркало – в нем теперь жил не вихрастый, а вполне себе неплохо причесанный паренек. Впрочем, Коленька уже знал, что это он сам. Чай, не маленький уже. Теперь по утрам его будили ласковыми словами, а порой даже поцелуями в лоб или щеки. Теперь он мог гулять в Задверье, сколько ему захочется. По ночам вот только одному не велели ходить. Но это ничего. Это можно пережить. И мыться, оказывается, не так и больно: с папой Славой в бане и мягкими мочалками. Таковые на свете имеются, да. И телевизор можно смотреть. Здесь никто его не завешивал. Правда, мама Лена ругалась, если возле него долго торчать.

Вот только собак, рвущихся на цепи, Коленька обходил стороной: ужасно боялся. Но не собак, тех он не страшился, а звенящей цепи и ошейников с шипами.

Примечания

1

Бытие 7: 1 (искаженное).

2

Бытие 16: 5 (иск.).

3

Быт. 13: 14–15 (иск.).

4

Бытие 13: 17 (иск.).

5

Екклесиаст (гл. 6, ст. 7) (иск.).

6

Притчи Соломона (гл. 14, ст. 12) (иск.).

7

Притчи Соломона (гл. 23, ст. 12) (иск.).

8

Притчи Соломона (гл. 13, ст. 3) (иск.).

9

Притчи Соломона (гл. 3, ст. 30) (иск.).

10

Бытие 4: 7.

11

Сирах (гл. 27, ст. 28–30) (иск.).

12

Притчи Соломона (гл. 17, ст.