Восьмая шкура Эстер Уайлдинг - Холли Ринглэнд
Эстер не знала, как отвечать на доброту Абелоны, и потому промолчала. Абелона продолжила:
— Если бы я жила триста лет назад и была женой моряка — åh gud[64], — простонала она и перекрестилась, — я бы пекла такой пирог мужу, перед тем как он уйдет в море. Викинги ориентировались по звездам, поэтому в любое время года этот пирог пекли, чтобы умилостивить невидимые глазу силы небесные, подземные и морские. Но в ноябре такой пирог пекли в честь Семи Сестер[65]. В это время они светят от заката до рассвета. Сейчас до ноября еще далеко, но на дворе апрель — месяц, в котором сходятся все времена года. В новостях сказали, что погода испортится. И я пеку семь звезд, чтобы почтить все незримые силы. Я разведу огонь, мы поужинаем, отведаем пирога, и ты расскажешь мне все.
Эстер сжала губы: она заранее представила, как не сможет проронить ни слова. Из двоих сестер мастерицей рассказывать была Аура, а не она.
Абелона окинула ее взглядом:
— Застегнулась на все пуговицы. Хочешь прогуляться?
— Да, было бы неплохо.
— Absolut, — согласилась Абелона. Раскуривая трубку, она несколько раз коротко, резко затянулась; наконец из трубки поплыли колечки. Абелона выдохнула облачко дыма в открытое окно. Ей как будто хотелось что-то сказать, но она не могла решиться. Наконец хозяйка дома прочистила горло: — Твой отец сказал — мама не знает, что ты здесь.
Эстер в негодовании покачала головой. Абелона какое-то время внимательно смотрела на нее.
— Вот они, дела семейные, ja?
Эстер пожала плечом.
— Где собираешься гулять? — сменила тему Абелона. — Подсказать тебе, куда сходить?
— Да нет, спасибо. Хочу посмотреть одну скульптуру в Королевском парке[66].
— Это недалеко отсюда. Подожди, я нарисую карту.
Не успела Эстер запротестовать, как Абелона потянулась к лежавшим на разделочном столе блокноту на спирали и карандашу. Закончив, она вырвала листок из блокнота и вручила его Эстер.
— Спасибо. — Она сунула карту в карман.
Абелона в очередной раз затянулась, задержала дыхание, отвернулась и выпустила дым в окно, после чего оглянулась на Эстер.
— История о Лиден Гунвер — старая грустная сказка, ставшая датской песней. Моя mormor, м-м, бабушка, да, имела обыкновение оставлять Лиден Гунвер розы. Клала цветы к ее ногам. Она говорила, что сказки — они как зеркала, ja? Они показывают нам то, что мы не всегда хотим видеть. Моя mormor, подобно Лиден Гунвер, однажды поверила мужчине, с которым не стоило связываться. Аура любила эту историю.
— И что ей там нравилось?
— Наверное, то, что у моей mormor было что-то общее с Лиден Гунвер. Как и у самой Ауры.
— А у нее было с ней что-то общее?
— Ja. Да ты и сама знаешь. Раз Аура наклеила фотографию скульптуры в дневник. Джек мне сказал. А еще сказал, что ты привезла дневник с собой.
Эстер кивнула. Абелона, судя по всему, ждала от нее подробного рассказа. Эстер поерзала. Ну как рассказать про дневник Ауры? Или о том, как она из-за этой тетрадки оказалась в Копенгагене? Не в силах найти нужные слова, Эстер взглянула на татуированные руки Абелоны и произнесла первое, что пришло ей в голову:
— У Ауры на спине были татуировки — строки из ее дневника.
Абелона вскинула бровь.
— У нее в дневнике семь рисунков, все подписанные, — продолжала Эстер. — И все семь этих строк она набила у себя на спине.
— Семь? — переспросила Абелона.
— Да, а что?
— Я знаю только об одной. — Абелона покачала головой. — И часто думаю об этом.
— О татуировках Ауры?
— Nej[67]. Иногда я спрашиваю себя: может быть, желание сделать татуировку — это что-то, что мы получаем в наследство? Как болезненное воспоминание. Или любовь.
Эстер подумала над словами Абелоны. Женщины, одна за другой, подходили к зеркалу в студии Фрейи, и по их лицам было видно: они открывают себя заново.
— Я никогда не смотрела на дело с этой стороны, — сказала она.
— Ты знаешь, кто такая Гулль? Наша далекая прапрабабка.
— Немного, — призналась Эстер. — Аура интересовалась семейной историей больше, чем я.
Абелона принялась перемывать миски и ложки с остатками теста.
— Гулль первая в нашем роду обрела собственную кожу. Бунтарка, жила в девятнадцатом веке. Переоделась мужчиной, плавала по восточным морям. Вернулась к сестре, тихой Йоханне, с целым собранием татуировок, которые она сделала во время путешествий и которые теперь скрывались под одеждой. У нас история ее татуировок стала семейной легендой. Мама, конечно, вам ее рассказывала.
Эстер смутно помнила, что, когда она была маленькой, Фрейя упоминала о Гулль и ее татуировках, однако Эстер тогда не обращала на эти сказки особого внимания. Зато Аура ловила каждое слово о Йоханне и Гулль. Нахмурившись, Эстер поняла: еще подростком Аура хранила драгоценную историю о прапрабабке, которая по своей воле покинула дом, путешествуя, решила нанести себе на кожу отметины и вернулась домой, скрывая татуировки от всего мира.
Абелона вытерла мокрые руки о передник, и Эстер снова увидела узор татуировки, взбирающийся по ее руке от запястья к локтю; волны вздымались и шли на убыль. Заметив ее интерес, Абелона вытянула руку. Эстер робко придвинулась, чтобы прочитать текст, мелко выписанный на коже волнами.
— «Лучшее лекарство от всех… недугов… соленая вода… Пот… слезы… или море», — вслух прочитала она, и у нее перехватило горло.
— Это из Карен Бликсен[68], — сказала Абелона. — Еще она была известна как Исак Динесен.
Пот, слезы или море. Когда-то Эстер и сама так думала. Пока не покончила с морской водой. После Ауры.
— Моя Кристина любила эти слова, — тихо проговорила Абелона. — Они прозвучали в нашем брачном обете. Мы встретились благодаря морю — плавали в бассейне с морской водой. Зимой там никого, кроме нас, не было. Кристина говорила — это ее лекарство. Но рак был с ней не согласен.
— Да, мама рассказывала, когда мы были подростками. Когда Кристина умерла, она семь ночей зажигала свечи на берегу моря, — тихо проговорила Эстер. — Соболезную.
— Tusind tak[69].
На ветках магнолии, отягощенной весенними бутонами, пели черные дрозды.
— У тебя только одна татуировка? — Эстер старалась, чтобы голос не дрожал. Еще немного — и за горем Абелоны прорвется ее собственное.
— Всего одна. Пока. Но… — Абелона потерла ладони, — я хочу заполнить обе руки. Словами, которые я прочитала и полюбила. Словами, которые писала
