Восьмая шкура Эстер Уайлдинг - Холли Ринглэнд
Эстер послушалась совета. Она взяла ложку и помешала в тарелке: белая рыба, картошка, лук-порей, сельдерей, морковка. Потом обмакнула в суп бутерброд и стала есть, сдвигая в сторону рыбу. Разложив рыбу на подоконнике снаружи, для чаек, Эстер снова легла.
* * *
Стоя на следующее утро под душем, Эстер размышляла, чем заняться. Взять дневник Ауры и побродить по Копенгагену? По местам, где бывала сестра? Или сходить посмотреть на университет, где она училась? Куда? Куда лучше всего пойти? А решив, куда отправиться, что она там будет делать? Просто следовать интуиции? А потом? Эстер наблюдала, как ее мысли утекают в слив вместе с мыльной пеной. Она никого не знает, по-датски не говорит, понятия не имеет, как перемещаться по Копенгагену. Велосипед — это, конечно, очень соблазнительно, но она не знает местных правил дорожного движения. А вдруг она упадет? Эстер провела ногтями по нежной коже на запястье, направила на царапины горячую воду, почти кипяток.
После душа Эстер, замотавшись в полотенце, постояла перед открытым гардеробом. Окончательно растерявшись, сбросила полотенце на пол и вернулась в кровать. Снова с головой укрылась стеганым одеялом. Ей вспомнилось утро после свадьбы друзей — утро, когда они с Томом проснулись в кустах бугенвиллеи.
Аура ставит на столик стакан воды, кладет две таблетки парацетамола. Присаживается на кровать и отводит одеяло с лица Эстер.
— Как я ему теперь в глаза смотреть буду? — вопрошает Эстер. — Мы так целовались, что у меня губы распухли. А еще мне в грудь воткнулся шип бугенвиллеи. И у меня пошла кровь, Аура. Кровь. Когда я сидела на нем, мне иногда казалось, что он сейчас отрубится. А потом его вырвало. — Эстер утыкается в руки Ауры. — И брызги попали на меня.
Аура изо всех сил сдерживает смех. Или рвотные спазмы.
— Ну то есть возьми лучшего друга детства, годы сексуальной неудовлетворенности и любопытства, добавь шампанского и самбуки, да еще — ни много ни мало — на свадьбе… Не суди себя строго, Старри. При таких вводных кривой секс в кустах — естественное развитие событий.
Эстер чувствует себя полным убожеством, но все равно не может сдержать смех.
— Я знаю, что буду неоригинальна, — продолжает Аура.
Эстер нетерпеливо стонет:
— Ну?
— Тебе нужно встать. И прогуляться.
— Что-о?
— Я не шучу. Иногда, если хочешь решить проблему, к которой не представляешь, как подступиться, надо для начала прогуляться. Вспомни, как все меняется, когда ты двигаешься. Шаг, потом еще один, потом еще…
Эстер всматривается в лицо Ауры. Когда-то давным-давно, когда они были подростками, она после школы замечала, как сестра в одиночестве бродит вдоль кромки моря.
— Шаг, потом еще один, — повторяет Эстер.
— Потом еще. Не торопясь, понемногу. — В глазах Ауры отражается свет.
Эстер отбросила стеганое одеяло и, буркнув «отлично», встала. Вытащила из гардероба черные джинсы и черный вязаный джемпер. Зашнуровала ботинки. Сунула в сумку дневник Ауры. Взяла в руки поднос, на котором стояли чистые тарелки Абелоны.
— Отлично, — повторила она и открыла фиолетовую дверь.
У подножия лестницы Эстер разжала руку. Она так цеплялась за направляющий канат, что костяшки побелели. Поднос тоже можно было не стискивать с такой силой. Прихожую заливал утренний свет. Лебеди из папье-маше зависли в тихом полете.
Толкнув распашную дверь в конце коридора, Эстер вошла в яркую гостиную. Комнату с открытой планировкой и панорамными окнами в одной стене заливал солнечный свет. Ярко-белые стены, встроенные книжные стеллажи, набитые книгами и документами. Высокие фиговые деревца в горшках, блестящие листья монстеры. Несколько больших кресел, обтянутых бархатом, горчичным и зеленым. Розовый коврик с традиционным датским узором — дома, на кухне у Фрейи, были глубокие тарелки с таким же рисунком. Деревянный журнальный столик родом из пятидесятых. С потолка низко свисали три лампы.
Акцентная стена по центру гостиной была окрашена в бледно-розовый металлик — цвет воспоминаний. Казалось, она впитывает свет. Эстер замерла. На золотистой стене висела в большой квадратной раме картина, изображавшая двух лебедей. В картине было что-то загадочное, и Эстер подошла ближе. Посредине тянулась горизонтальная линия, по обеим сторонам которой были изображены два лебедя — белый и черный; клювы их соединялись у черты. Лебеди полностью повторяли друг друга и позой, и цветом, словно негатив и позитив. Двуединство. Свет и тьма. Над и под. Лебеди встречались еще в одной точке горизонтальной линии: крылья черного лебедя немного заходили на белую половину. Эстер была уверена, что никогда не видела эту картину, но что-то в ней выглядело очень знакомым.
— Эстер? — позвал откуда-то голос Абелоны.
Эстер, собираясь с духом, сделала глубокий вдох, отвернулась от картины и пошла на зов.
— Доброе утро, — ответила она, проходя через распашную дверь. За углом коридора ждала лимонно-желтая кухня, наполненная ароматами корицы, свежего молока и табака. На разделочном столе блестела глубокая миска с сахарной пудрой. Эстер опустила поднос с тарелками на стол.
— God morgen[62]. — Абелона выколотила пепел из трубки на тарелку, стоящую на открытом окне.
— God morgen, — попробовала повторить Эстер. — Спасибо. За суп и хлеб.
— Лекарство помогло. — Абелона внимательно изучила Эстер. Руки, припорошенные мукой, обнажены по локоть. Пучок волос удерживала тонкая кисточка для смазывания.
Эстер оглядела теплую кухню: жизнерадостно-зеленая ваза с розовыми ирисами, черно-белый плиточный пол.
— Завтрак? — Абелона указала на хлеб, все еще в коричневой бумаге, и клинья какого-то пестрого сыра. — Ничего особенного, хлеб испечен сегодня утром, а данбо[63] нынче с тмином, так что твой первый завтрак будет настоящим датским завтраком.
— С удовольствием. — Эстер приступила к хлебу и сыру. Когда она уже доедала бутерброд, ее внимание привлекло тиканье часов. Она огляделась. На полке позади нее Морской муж и семеро его сыновей, застыв от горя, сдерживали время в ожидании Агнете. Часы выглядели такими знакомыми, что у Эстер заныло в груди. Это чувство усилилось, когда она сообразила, что часы показывают время Солт-Бей, о чем Абелона сказала еще в машине.
— У меня рука не поднялась снова перевести их на датское время. — Абелона стряхнула с ладоней хлебные крошки. Эстер отвернулась и подождала. Абелона налила в кофейную чашку горячей воды из чайника, достала из фруктовой вазочки лимон, отрезала кружочек, опустила в чашку. Предложила чашку Эстер; та взяла, не задавая вопросов. Абелона снова набила трубку. Попивая воду с лимоном, Эстер наконец заметила, что передник Абелоны испачкан красками.
— Что-то я не пойму, ты печешь или рисуешь? — Эстер прогнала упрямый образ: Аура стоит там, где стоит сейчас она сама, и просит Абелону перевести Агнетины часы на тасманийское время.
— Хм. Хороший
