Дельцы.Том I. Книги I-III - Петр Дмитриевич Боборыкин
— Пожалуй, и правду, — отвѣтилъ, кисло улыбаясь, Прядильниковъ.
— А коли правду, такъ и выходитъ по-моему: до тѣхъ поръ, пока вы сами въ дѣлахъ не будете, вы только на побѣгушкахъ у тѣхъ, кого вы обзываете мерзавцами.
— Но гдѣ-же мнѣ взять капиталовъ?
— Пускайте въ ходъ мои.
— Ваши?
Прядильниковъ почти сурово взглянулъ на Авдотью Степановну.
— Что-же это васъ такъ испугало?
— Помилуйте, съ какой-же стати?
— Какъ съ какой стати? мы съ вами пріятели, да или нѣтъ?
— Разумѣется… но… согласитесь сами… мое положеніе.
— Физикусъ вы этакой! Зачѣмъ вы слова-то нанизываете. Я вѣдь вамъ не дарю своихъ капиталовъ. Я только предлагаю вамъ иначе поставить себя.
— Да я совсѣмъ не гожусь на это, я человѣкъ теоретическій.
— Знаю. По не забывайте, что я человѣкъ практическій. Глупостей я вамъ дѣлать не дамъ я не отказываюсь вовсе отъ своихъ денегъ. Я себѣ не врагъ, и повѣрьте, если-бы вы мнѣ что-нибудь присовѣтовали неподходящее, я васъ сейчасъ окорочу. Нужно только сдѣлать такъ, чтобы вы имѣли голосъ…
— Авдотья Степановна, — перебилъ ее Прядильниковъ: — я очень тронутъ вашимъ предложеніемъ; но, извините меня Бога-ради, принять я его не могу.
— Бы серьезно говорите? — нѣсколько построже спросила Авдотья Степановна.
— Серьезно-съ.
— Что вы за уродъ!
— Поймите…
Прядильниковъ не договорилъ и началъ болѣзненно ёжиться въ креслѣ.
— Да чего тутъ понимать? Какъ вамъ не стыдно такъ кобениться!
— Авдотья Степановна, — заговорилъ онъ съ дрожаніемъ въ голосѣ: — я самъ думаю устроить иначе свои дѣла; мнѣ такая жизнь надоѣла, я не хочу больше, чтобы моими руками загребали жаръ, я не желаю играть роль какого-то полусумасшедшаго строчилы. Дайте срокъ, я съумѣю найти возможности….
— Ничего вы не найдете! Не съ вашимъ характеромъ получить крупное мѣсто. Если васъ не толкнуть такъ, какъ я вамъ предлагаю, вы весь свой вѣкъ останетесь строчилой.
— Не буду съ вами спорить, — возразилъ Прядильниковъ глухо и вдругъ замолчалъ.
Авдотья Степановна взглянула на него и увидала, что блѣдное съ землистымъ оттѣнкомъ лицо Прядильникова подергиваетъ.
— Вы никакъ обидѣлись? — живо спросила она.
— Помилуйте, нисколько, — вымолвилъ онъ съусиліемъ.
— Обидѣлись, обидѣлись. Экой вы чудной, право. Вамъ надо лѣчиться. Вы развѣ не знаете, что я вашъ первый другъ. Почему-же я не могу сдѣлать вамъ такого предложенія?
— Извините, — бормоталъ Прядильниковъ: —я…
— Ну, что вы, говорить что-ли не умѣете?
— Мнѣ слишкомъ трудно.
— Ну, Богъ съ вами. Авось утро вечера мудренѣе будетъ. Пораздумайте о томъ, что я вамъ сказала, а теперь потолкуемъ на счетъ сердечныхъ дѣлъ.
Прядильникова точно что-то ужалило. Онъ весь выпрямился и сидѣлъ нецодвижно, удерживая дыханіе.
— Я написала Алешкѣ.
— Написали? — беззвучно повторилъ Прядильниковъ.
— Или не вѣрите? Онъ будетъ доволенъ. Никакихъ выговоровъ, ни нѣжностей въ моемъ письмѣ нѣтъ. Пишу ему какъ старшая сестра.
— Будто! — вырвалось у Прядильникова,
— А вы думаете, я весь вѣкъ буду по немъ изнывать? Какъ бы не такъ. Пишу ему: любезный другъ, то, что ты теперь почувствовалъ — твое дѣло, и вмѣшиваться въ это я не хочу, да и не могу. Коли на тебя напалъ такой стихъ, принимайся за новую жизнь. Мы-же тебя и оженимъ, когда настанетъ твой часъ. Только теперь не совѣтую я тебѣ кидаться въ супружескій омутъ. Поживи еще здѣсь, оглядись, распознай: доподлинно ли тебя тянетъ жить въ законѣ. И тогда съ Богомъ!
— Такъ вы ему это все и описали?
— Лгать что-ли буду вамъ. Такое письмо изобразила, что лучше-бы и мать родная не написала…
Авдотья Степановна остановилась и, глядя на Прядильникова, спросила:
— А вы думаете, онъ вернется?
— Вернется, — отвѣтилъ Прядильниковъ, наморщивъ лобъ: — что ему тамъ дѣлать, да у него и деньги, я думаю, подвелись.
— А то не обручится-ли онъ тамъ съ какою-нибудь кисейною барышней.
— Не можетъ быть, — выговорилъ увѣренно Прядильниковъ и украдкой взглянулъ на Авдотью Степановну.
Этотъ взглядъ не укрылся отъ нея.
— Вы ему не будете писать? — спросила она.
— Да вѣдь онъ, кажется, не желаетъ, чтобъ я зналъ…
— Какіе пустяки! Ужь коли я ему такъ отвѣтила, такъ что-же можетъ его смущать?
— Скажите мнѣ, Авдотья Степановна, — заговорилъ Прядильниковъ другимъ голосомъ, не смѣя взглянуть на нее — какое чувство имѣете вы къ нему?
— Самое христіанское.
— Вы допросите-ка себя.
— Зачѣмъ мнѣ себя допрашивать. Говорю вамъ: самое христіанское. Никакой злобы къ нему не чувствую, и не ревную его, и не требую отъ него ничего. Всѣ мужчины, милый мой Петръ Николаичъ, на одинъ покрой. Словъ моихъ на свой счетъ вамъ не слѣдуетъ брать. Вы — особь статья, человѣкъ не отъ міра сего.
— Какъ вы прикажете это разумѣть?
— Въ самомъ лучшемъ смыслѣ. Вы Алешкой никогда не были, и для васъ женскій полъ точно и не существуетъ совсѣмъ. А про Алешку я скажу, что онъ все-таки лучше другихъ. По крайней мѣрѣ, смѣлость имѣетъ и не станетъ васъ безъ надобности надувать. Онъ женись хоть сегодня, я на него все-таки буду смотрѣть какъ на свое балованное дитя. Онъ единственный человѣкъ, съ которымъ мнѣ никогда скучно не бывало. Нужды нѣтъ, что онъ никакимъ дѣломъ порядочнымъ не занимается, а голова-то у него — золото. Всякую онъ вещь разберетъ на тонкость, и все это пересыпаетъ балагурствомъ. Меня, напримѣръ, никто еще такъ хорошо не понималъ, какъ онъ.
По мѣрѣ того, какъ Авдотья Степановна говорила о Карповѣ, глаза ея разгорались, а голосъ дѣлался оживленнѣе и звучнѣе. Прядильниковъ замѣтилъ эго и совершенно насупился.
— Вы себя обманываете, — чуть слышно выговорилъ онъ.
— Такихъ людей, — продолжала Авдотья Степановна, не обративъ вниманія на его фразу: — я ставлю выше самыхъ первыхъ умниковъ. Нужды нѣтъ, что они безпутны. Вотъ и теперь: какъ онъ себя показалъ, коли на дѣло взглянуть со стороны? Почувствовалъ онъ въ себѣ переворотъ, онъ не сталъ дожидаться, пока я его сама брошу.
— Ничего онъ не почувствовалъ, — подсказалъ Прядильниковъ.
— Что это вы, Петръ Николаичъ? Да вы въ самомъ дѣлѣ собрались злобствовать на свое собственное дѣтище? Я вижу, что на счетъ чувствъ сь вами сегодня не сговоришься.
— Да, извините меня, — проговорилъ Прядильниковъ и вскочилъ съ кресла — я очень глупъ.
— Вовсе не глупы, а очень ужь разнервничались. Погодите, я васъ успокою. Будемъ поджидать Алешу, а вы тѣмъ
