Сад на пустыре - Шэрон Гослинг
– Понятия не имею, о чем ты, – ответил Кас, отдуваясь.
Когда это он успел так запыхаться?
– И что же вы собираетесь делать? – поинтересовалась Харпер, словно не слышала его.
Кас стиснул зубы.
– Харпер…
– Потому что, без обид, – она без труда избежала очередной контратаки, – но мне кажется, вы могли бы стараться получше.
– Мы здесь вроде бы боксируем. Сосредоточься!
Она улыбнулась.
– Ладно. Но это не я тут соплю, как бык.
Она дала ему передышку. Под одобрительные возгласы зрителей Кас попытался перехватить инициативу.
– А знаете, что я заметила? Насчет Луизы, – продолжила она, ловко отражая очередной удар.
– Харпер!
– Рядом с вами она всегда выглядит счастливой. Ну, или если говорит о вас. Или если кто-нибудь вас упоминает. Это так мило.
– Ты-то откуда знаешь? – возмутился Кас, нанося неуклюжий апперкот с опорой не на ту ногу – ошибка, которой она не преминула воспользоваться. – Тебя тут вообще не бывает.
– Вот именно! – Харпер нанесла ему левый хук по ребрам. – Если даже я в курсе, о чем это говорит?
– Она счастлива, – процедил он, парируя очередной удар, – потому что у нее все наладилось с садом.
– Да? – Харпер позволила ему замахнуться и отскочила. – Может быть. Но что, если дело не в этом? – Пауза и сокрушительный удар. – Что, если это вы делаете ее счастливой? Вообще-то, она не будет вечно здесь торчать. Доделает сад – и уедет. Ее здесь ничто не держит. Пока, во всяком случае. Может, вам стоит об этом подумать?
Она еще раз ударила его кулаком по ребрам, и Кас завалился назад, почувствовав слишком слабо натянутые веревки слишком старого ринга своей слишком старой для всего этого спиной. Я думал об этом, объяснил бы он, если бы Харпер не была всего лишь школьницей. Но я пригласил ее на свидание, и она отказалась.
– Извините, мистер Пи, – сказала Харпер без тени раскаяния и почти не запыхавшись. – Но вы на канатах. А мне, – она повернулась посмотреть на часы под восторженные возгласы юных болельщиков, – пора идти. Уже почти девять.
Глава тридцать четвертая
Начался июль, и сад вступил в новую фазу. Цветы распустились, каждое утро они тянулись к солнцу, щедро дарившему тепло, и благодарно купались в его лучах. Кто-то из волонтеров предложил использовать голый забор, окружавший фруктовые деревья, для вьющихся растений, и ржавый металл потонул в ярких красках: в крупных, словно бумажных, цветах летнего клематиса всех оттенков розового и фиолетового, в богатой палитре душистого горошка, источавшего божественный аромат.
Дети, приходившие на воскресные занятия клуба «Маленький садовод», посадили в горшки подсолнухи, которые теперь дружно тянули счастливые личики к небу. Мальвы, которые Луиза считала карликовыми, оказались самыми обыкновенными и вымахали едва ли не выше нее. Дельфиниум выбросил метелки нежных цветов, которые синевой могли поспорить с летним небом. Они возвышались между кустистыми флоксами, которые не признавали никаких границ, – как и нигелла, которая, подобно голливудской старлетке, гордо шествовала по сцене, волоча за собой боа из игольчатых листьев. Ранние георгины тоже зацвели: одна дама решила, что в саду должны быть все их разновидности. «Епископ Оксфорда» оказался самым энергичным, но и «Епископ Лландаффа», дерзкий и алый, ему не уступал. Между ними расположились растения помельче, с трудом находившие себе место в зеленой чаще.
Овощи тоже не отставали: каждый день волонтеры набирали полные миски сахарного горошка. Кэт жаловалась, что он появляется как по волшебству – за одну ночь, или стоит ей только отвернуться. Кабачки росли с потрясающей скоростью; фасоль захватывала новые участки; свекла уже была размером с мяч для гольфа, а цветную капусту благодаря тонкой сетке и бдительности юных волонтеров из спортивного клуба удалось спасти от полчищ гусениц. Луиза вела переговоры с кейтеринговой компанией Оуэна об использовании всего этого изобилия для банкета, а пока урожай раздавали волонтерам, приходившим ухаживать за садом. Один из них даже предложил устроить в августе кулинарный вечер, на котором можно будет попробовать блюда из овощей, выращенных в саду.
Сад превратился в «место счастья» для многих людей, включая Луизу. Она проводила там все больше времени, как и Кэт. Мемориальный участок и пруд перестали быть просто идеей – они обрели плоть. Оставалось только запустить в пруд рыбок. Несколько раз Луиза, когда дела в саду задерживали ее допоздна, а клуб не работал, оставалась ночевать в спортзале, чтобы не тратить целый час на дорогу домой. Старый спальный мешок, куча матов и кофемашина Каса обеспечивали относительный комфорт.
Не раз и не два в пятницу вечером, отрываясь от домашних дел, она ловила себя на мыслях о Касе. Наверное, танцует сейчас сальсу в клубе, о котором рассказывал. Что-то жалило ее при этой мысли… нечто подозрительно похожее на боль одиночества. Он больше никуда ее не приглашал, хотя они продолжали общаться с большой теплотой. Луиза это очень ценила – но была немного разочарована, хоть и не признавалась себе в этом. Он наверняка уже встречается с кем-то. Да и с чего бы ему не встречаться? «Ты-то почему об этом думаешь?» – спрашивала она себя.
Впрочем, такие мысли никогда не посещали ее в спортзале – наверное, из-за того, что в этом старом здании царила атмосфера тепла и покоя, созданная Касом для своих учеников и ощущавшаяся даже в его отсутствие. К тому же на обшарпанных стенах красовались эскизы установки по очистке воды вперемешку с копиями старых записей Рубена. Харпер сразу начала их использовать – она позвонила Луизе, как только получила бумаги.
– Не может все быть так просто, – поделилась она. – Просто не может! Иначе эту микрофильтрацию уже использовал бы весь мир.
Луиза понимала, что Харпер на самом деле разговаривает не с ней – ей просто нужно было поговорить, желательно с тем, кто умеет слушать. На мгновение ей даже показалось, что Харпер говорит с Рубеном. Что именно с ним она делится своими соображениями.
Шли недели, и Харпер постепенно воплощала его идеи в жизнь, добавляя к ним свои и приправляя новейшей информацией, которую находила в Интернете. Иногда Луизе казалось, что Рубен снова здесь, вернулся в мир живых и делает что-то для людей, как делал всегда, только теперь – в тандеме с этой измученной, трудной, блестящей девочкой. То, что рисовала Харпер, было результатом их совместной работы, как будто Рубен сидел рядом с ней, возражал и давал советы. Теперь, когда его идеи ожили, Луиза наконец смогла думать не о страшном ударе, который его смерть нанесла ей, не о непосильном грузе вины и утраты, а о том, что было до. О счастливых мгновениях, проведенных вместе, – вроде того, что осталось на фотографии, которую она снова носила в бумажнике. Эту легкость мыслей и чувств она обрела именно в Коллатоне, делая то, о чем они вдвоем когда-то мечтали.
Оставаясь ночевать в спортзале, она разглядывала эскизы на стенах и думала о том, почему у нее ушло так много времени, чтобы понять простую вещь: для исцеления от внутренней пустоты нужно было не бежать от всего, что они с Рубеном любили, а принять это, вернуть себе – пусть даже без него. Расти во всех смыслах этого слова: сажать семена в землю, помогать растениям зацвести и с каждым новым листком чувствовать, как возрождается, обновляется ее душа.
– Как красиво, Артур. – Луиза смотрела на дубовую скамью, отшлифованную вручную, чтобы подчеркнуть текстуру древесины. – Просто потрясающе!
– Что ж, – с неожиданной скромностью проворчал Артур, съезжая по пандусу, который построили, чтобы обеспечить ему доступ в сарай, – осталось увидеть, как она будет выглядеть на месте. Пока мы все не померли от восторга.
– Это будет просто фантастика, –
