Долгая дорога до Грейсленда - Кристен Мей Чейз
Началась другая песня, вступление к которой больше смахивало на какофонию.
– О, Благодать, спасен тобой я из пучины бед…[48] – Начала мама чуть дрожащим голосом. Она сжала мою руку и прошептала: – У меня горло болит от этой штуки.
И тут, вопреки здравому смыслу, пренебрегая мнением людей с хорошим слухом и в состоянии абсолютной трезвости, я стала подпевать:
– Был мертв и чудом стал живой, был слеп и вижу свет…
Я замолчала, но слова продолжали звучать в голове.
До этой поездки я с трудом воспринимала мелодии Элвиса, постоянно слетавшие с маминых ярко накрашенных губ, не говоря уже о том, чтобы петь самой. Но, похоже, караоке кардинально все изменило. Если честно, я даже не знала, что Элвис исполнял этот гимн. Это была колыбельная, которую мама пела мне маленькой на ночь, а потом мурлыкала ее на кухне, когда я, став старше, запиралась у себя в комнате под предлогом домашних заданий.
Я слышала эти слова сотни раз, но никогда не придавала им особого значения. Ослепленная собственной болью, я настолько потерялась в созданном мной мире, что чуть не упустила жизнь, которую хотела. Слишком долго я позволяла своему страху принимать за меня решения. Я боялась всего: что ничего не умею, кроме как считать цифры; что не найду человека, которого смогу полюбить; что он причинит мне боль или бросит…
Я искреннее верила, что умение держать себя в руках и упорно трудиться, не обращая внимания на печаль и обиду, которыми было наполнено мое существование, сделаёт меня счастливой. Проблема лишь в том, что это не жизнь, а выживание. И в один прекрасный момент понимаешь, что твоя «нормальная жизнь» – это совсем не то, о чем ты мечтала и чего заслуживаешь.
Зазвучал завершающий гимн, и пастор пошел по проходу, пожимая руки немногочисленным молящимся и кивая сотрудникам. Медбрат помог маме встать и повел ее к выходу.
– Ты идешь, прекрасная Грейс?[49] – окликнула мама, двигаясь в такт мелодии, которую я не узнала. В этой непривычной одежде она не походила на себя.
– Да, уже иду. Я положила молитвенник обратно и задумалась. Отправляясь в эту поездку, я не возлагала больших надежд на улучшение наших с мамой отношений… да что говорить, у меня вообще не было никаких ожиданий. И уж точно я не рассчитывала на какие-либо озарения, тем более сидя в больничной часовне по соседству с Грейслендом. Но неисповедимы пути Короля.
Как только я вышла из часовни, раздался оглушительный сигнал телефона: Джефф. У меня возникло искушение отклонить звонок – именно так сделала бы прежняя Грейс. Но мне показалось, что так будет несправедливо по отношению к нему. Пусть он был очень виноват передо мной, но имел право знать, как у мамы дела.
– Иди наверх, я скоро приду! – крикнула я маме, показывая на телефон. В ответ она мне подмигнула и медленно пошла по коридору в сопровождении своего адъютанта. Позже я расскажу ей, кто звонил, чтобы она не придумывала ничего лишнего.
– Алло? – Я приткнулась в самом углу, надеясь не привлекать к себе внимания, пусть даже я стояла прямо под вывеской: «Пользоваться мобильными телефонами строго запрещено».
– Привет. Это Джефф. – Как будто я успела его забыть. – Спасибо, что ответила. Я уже было собирался оставить тебе голосовое сообщение.
Я подумала, сколько раз мне хотелось, чтобы звонки автоматически переходили на голосовую почту, чтобы я могла избежать разговора с нежелательными людьми…
– Все в порядке? – Я нетерпеливо переступала с ноги на ногу, надеясь, что он просто хотел спросить, где его запасные ключи от машины или что-то в этом роде.
– О да. У меня все хорошо. На работе все в порядке… – И он начал рассказывать о том, как шеф-повар дважды сделал заказ одной вечеринки, но я прервала его:
– Ты действительно позвонил, чтобы рассказать о работе? Мама в больнице, и я должна вернуться к ней. – Я решила, что пришло время сбросить бремя вечной вины и сдвинуться с мертвой точки.
– Черт! Прости! С ней все в порядке? – Было заметно, что он искренне обеспокоен, как было всегда, когда дело касалось мамы. И, по правде говоря, в отношении меня тоже.
– Она в порядке. Сейчас, по крайней мере. Скоро ее выпишут. – По громкоговорителю раздался голос, сообщающий, что подносы с обедом уже в пути. Что ж, лишнее доказательство, что я не лгала, чтобы избежать разговора с ним.
– Ну хорошо! – Джефф сделал паузу. – Прости меня, Грейс. Мне действительно очень жаль, что у нас так все получилось. – Похоже, с любезностями было покончено.
– Я верю, Джефф. Ты хороший человек. И всегда таким был. – И это была правда. Джефф не сделал ничего плохого. Как, впрочем, и я. Просто он был не «моим» человеком. – Мне тоже жаль.
– Тебе-то не за что себя корить. Это я… – Его голос прервался, но я прекрасно поняла, что он хотел сказать.
– Прости, что втянула тебя во все это.
– Во что? В любовь к тебе? Ты ведь знаешь, что я любил тебя. И до сих пор люблю, – выговорил он так тихо, как будто говорил сам с собой.
– Я знаю, что любил. Дело не в этом. Я притащила с собой все наше старое семейное дерьмо, а еще желание чувствовать себя в безопасности и не быть все время начеку. На какое-то время все сработало, но этого было недостаточно. Мне надоело прятаться от своих страхов в нашем браке и вообще от жизни.
– Цвет печали всегда шел тебе, ты знаешь? Особенно красивыми становились твои глаза. – Сделав этот странный комплимент, Джефф неловко засмеялся.
– Ты ни в чем не виноват, Джефф. Ты очень заботливый. Но мне было нужно другое. Да ты, наверное, и сам все уже понял? – Я почувствовала, как защемило сердце, и стала искать, где бы присесть. Пожалуй, негде, кроме часовни. Но мне не хотелось туда возвращаться. Я закрыла глаза. «Ты в безопасности, Грейс. Тебе ничего не угрожает. Поэтому никакой паники, неконтролируемых рыданий, ощущения бесконечной вины. Дыши легко и свободно».
– Спасибо, что сказала. Я очень тебе признателен. – Это прозвучало так, словно он пытался убедить самого себя. – Ты молодец, Грейс!
Только Джефф способен сказать такое посреди тяжелого объяснения. Вот почему он мне так понравился когда-то, да что говорить, до сих пор нравился… как друг.
– Спасибо, Джефф. Знаешь что? Ты тоже молодец.
А так могла сказать только новая Грейс.
По сравнению со всеми заминками и неурядицами, с которыми пришлось столкнуться ранее, выписка из больницы прошла на удивление гладко. Мама сразу же сменила форму официантки на свою старую одежду, а затем попрощалась с сотрудниками больницы так, будто знала их всю жизнь. Наверное, неделя сна с трубкой в горле может показаться целой жизнью. Мне-то уж точно! Как только мама пришла в себя, она сумела подружиться со всеми, кто заходил к ней в палату, начиная с дежурной медсестры, заканчивая официанткой кафетерия, приносившей ей кашу и яйца. Все выражали свой восхищение тем, как быстро она оправилась. Это потому, что им пришлось познакомиться с Лоралинн Джонсон в бессознательном состоянии. Знай они ее до всех этих приступов, не удивились бы, увидев ее отплясывающую шейк под какую-нибудь песню по радио сразу после госпитализации.
Доктор Мак пустила в ход тяжелую артиллерию, чтобы добиться от мамы обещания, что та по возвращении из поездки обратится к своему лечащему врачу. Кстати, не удивлюсь, если в свободное от работы время доктор Мак и в самом деле промышляет стрельбой! Они с мамой по-настоящему подружились – этакие одного поля ягоды – и нашли массу тем для обсуждения, начиная с производителей париков и лаков для ногтей и заканчивая средствами по уходу за домом. Не уверена, что мама стала бы слушать кого-то другого.
По дороге в больницу я мысленно перебирала сложенные мною вещи. Когда я уставала или отвлекалась на другие дела, то обязательно что-нибудь забывала. Тщетные попытки вспомнить, куда я положила расческу, прервал звонок Уайатта.
– Я как раз собиралась тебе позвонить! – Тут я заметила расческу, торчавшую из сумочки, но прическа подождет.
– Я почувствовал возмущение в Силовом поле. Причем положительное! – По телефону было слышно, что он улыбается; и я легко смогла представить себе его счастливое лицо.
– Так и есть! Маму выписывают! – Мне было трудно
