Восемь тетрадей жизни - Тонино Гуэрра
Увидел площадь, полную людей.
Как прежде, стекались все на шелковый базар.
Мешки, карманы фартуков у женщин
Раздувались от белых коконов.
Но вдруг исчезло вмиг виденье,
И я, как гвоздь, на площади застыл,
И от меня тень жаркая упала.
ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Упали редкие большие капли,
Качая ветви на деревьях.
Мы ждали у окна,
Сумеет ли вода добраться
До листьев, прятавшихся под другими.
Позже господь послал нам
Дождь настоящий, проливной.
Тогда стакан поставили под дождь:
Хотелось нам измерить в сантиметрах
Подаренную воду.
В четыре вновь вернулось солнце,
Стакан, наполненный до края,
Стоял и за окном блестел.
Мы с братом поделили воду
И долго не могли решить,
Которая вкуснее —
в колодце или та, что с неба пала.
Она казалась скользкой поначалу,
Однако запах молний ощущался в ней.
ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
В июле листья абрикоса стали падать
И в августе, и так до сентября.
Нас забавляло собирать их
И громко каждый лист считать.
Первый счет начинал: сто, сто один, сто два…
И продолжал другой: сто пять, сто шесть.
До вечера тянулась эта песня.
Так незаметно три мешка
Мы листьями наполнили.
Как-то утром мой брат не пожелал
Со мной работать
И поначалу не сказал причины.
Лишь после я узнал обиды суть —
Шутя, кретином я назвал его
За лист пропущенный, что он не посчитал.
Я двести два сказал, а он двести четыре.
А где же потерялось двести три?
С нас хватит. Целых десять дней
Мы не обмолвились ни словом.
Отворотившись, мы с постели поднимались
И ели, головы понурив.
Меж тем туманов первых влага
Вуалью тонкою легла на плечи одежд.
И вечерами мы бросали
Собранные листья в пламя
И вместе на огонь смотрели.
ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Когда осеннею порою стояли голыми деревья,
Однажды вечером большая стая птиц
На дерево устало опустилась,
Как туча.
На ветви птицы сели.
Казалось, что вернулись листья,
Качались на ветру.
ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Сегодня утром мой брат искал повсюду.
Сначала рылся в ящиках, в шкафу,
В карманах пиджаков и курток шарил,
Проверил и пальто.
И утонул руками, с головой,
В комоде, из которого все вынул,
И кухню всю перевернул.
Из комнаты в другую перешел,
Меня не замечая вовсе.
В моей постели начал рыться.
Тогда не выдержал я и спросил:
«Чего ты хочешь, ищешь ты чего?» —
«Не знаю сам. Искал я гвоздь сначала
И пуговицу тоже. Потом я кофе сделать захотел,
Но тотчас же забыл.
Прошу тебя, скажи хоть что-нибудь,
Хоть слово. Пусть даже глупость,
Но обратись ко мне».
ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Ла фика[15] — это паутина
И кокон шелковый.
И сердце всех цветов.
Ла фика — дверь,
Чтобы войти куда-то,
Или стена,
Которую разрушить надо.
Веселые есть фики
И сумасшедшие совсем,
Широкие иль узкие,
А есть такие,
Которые не стоят ничего,
На них двух сольди жаль потратить.
Болтушки есть, заики тоже.
И те, что сразу же зевать начнут,
От них, хоть ты умри,
Двух слов добиться невозможно.
Ла фика — белая гора
Из сахара,
И лес густой, где бродят волки.
Карета, что сама готова
Тянуть вослед своих коней;
Ла фика — это кит, внутри пустой,
И в темном воздухе лишь светлячки.
Она — карман уччелло-птицы,
Его ночной колпак,
И печь, сжигающая все.
Все вышло из нее:
И люди всех цветов и рас,
И каждый.
И мир, что видим: деревья, облака и море.
Она и фику сотворила.
Вот это да! Вот это фика!
ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Весь месяц провели мы у окна,
Локтями подоконник подпирая.
Перед глазами черная земля тянулась
До изгороди. Так и дожда́лись лета.
Теперь гуляем по улицам пустым деревни,
Не разговаривая и в лицо не глядя,
Словно и не ходим вместе.
Бывает, остаются фонари
Зажженными на площади до полдня,
Как светлячки, сошедшие с ума.
О нас забыли в городе большом.
На солнце фонари горят,
Дороги камнем крыты.
Поначалу они скользили,
Теперь травою поросли
И под ногами мягкими казались.
А ближе к вечеру, растягиваясь на земле,
Руками гладим редкую траву,
Пробившуюся меж камней,
Как волосы на старой голове.
ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Я хижину себе построил у реки
И целый день на берегу сидел,
На воду глядя.
Однажды вечером заметил
Утку белую, плывущую вниз по реке.
Наверняка оторвалась от стаи,
Которую мой брат держал.
Он в доме жил, где с гор река бросалась.
Вослед той утке появилась и другая,
И третья, и четвертая за нею
Ждать не заставили.
Одна в неделю утка приплывала.
Мне ясно стало, что это брат
Мне вести посылает.
Однажды утром предо мною
Вся стая уток белых
Вниз по реке спускалась.
Тогда я в шалаше закрылся —
Плохую весть боялся получить.
Но, к счастью, я упал с кровати,
И тут же свет зажег мой брат.
ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
В карманы руки, руки из карманов,
Всю спальню шагом медленно измерить,
Разглядывать, нет ли в щели стены
Жуков заснувших.
И дожидаться сидя,
Покамест брат готовится ко сну.
Мы вместе из дому выходим
И отдыхаем, дойдя до середины
По длинной улице вдоль камышей.
За горы уходило солнце,
А с
