День - Майкл Каннингем
– И при этом спал с каждой первой в Нью-Йорке. Лет с пятнадцати.
– Ну не с каждой. С очень немногими, в процентном отношении.
– Мне предложили работу в Беркли, – говорит Чесс.
– О!
– Условия хорошие. Денег больше, занятий меньше.
– И когда ты собиралась мне сказать?
– Вот, говорю. Сама всего пару дней назад узнала.
– И что думаешь им ответить?
– Еще не решила.
– А как же я?
Этот вопрос всегда главный, правда? Гарт может быть сто раз влюблен и сто раз несчастен, но в основе всего один вопрос: А как же я?
– Если приму предложение – переезжай с нами в Калифорнию.
Пока длится пауза, они просто стоят вместе в сумерках, наполненных тихими шорохами и жужжанием насекомых. Мигающий светильник над задней дверью окружен ореолом из мошек.
– Если я, допустим, перееду в Калифорнию… – начинает он.
– Да нет, это я так. Незачем тебе переезжать в Калифорнию.
– Но ты ведь предложила.
– Перемотай назад. Сотри.
– Да ты права, незачем, это как-то уж слишком фантастично. Но когда же я буду видеться с Одином?
– В Калифорнию летают самолеты. Каждый день.
Чесс сама не вполне понимает, отчего обходится с ним так жестоко, зачем это нужно. Зачем-то, однако, нужно – в данный момент.
– Понятно, – говорит он. – Пойду, пожалуй, прокачусь.
– Может, лучше не надо?
– Я не собираюсь в дерево въезжать и все такое. Просто хочу побыть… где-нибудь в другом месте.
– Гарт!
– Что?
– Не надо так со мной.
– С тобой так не надо?
Тут вам и ответ. Приходится в какой-то мере быть жестокой, поскольку Гарт, как большинство мужчин, способен лишь выложить перед ней свои нужды, лишь заявить о своей любви – романтическом наваждении, которое начнет таять, едва Чесс ответит “да”, – способен лишь сказать: Вот моя страсть и мое одиночество, делай теперь с этим что-нибудь.
– Ладно. Иди прокатись.
– Ага. До встречи.
Он ушел, а Чесс все стоит в дверях. Вернуться в дом она пока не готова. Чесс понимает, что в глазах Гарта, да и всех остальных, де-факто стала его женой, что, позволив ему общаться с Одином, высказывать свое мнение и иметь право голоса, она согласилась на союз, в общем напоминающий брак – в достаточной мере, чтобы другие принимали, поощряли, идеализировали его, ведь обществу нужно выдать женщину замуж за мужчину, оно так хочет, хотело всегда и до сих пор не перестало. Излюбленная история. Она предпочитала женщин, пока не повстречала этого парня, и тогда признала все-таки привлекательность и необходимость мужчин, не настолько уж и зацикленных на самих себе и не настолько очарованных собственными чувствами, чтобы по ошибке принимать их – вместе с тем самым обществом – за любовь.
Все бы упростилось, будь она понаивней. Все бы упростилось, будь она уверенней, где проходит граница между жалостью и страстью, между страстью и яростью. Она не любит мужчин. Не любит Гарта. Однако что-то шевелится внутри, дурнота какая-то – не любовь, конечно, но все-таки что-то, и, может, в каком-то смысле, это не вполне, не совсем нелюбовь.
Встает вопрос с ужином. У Изабель есть цыплята, картофель и салат. Цыплят она купила у фермера в соседнем городке, салат – эскариоль, фризе и рукколу – на фермерском рынке. Она безуспешно вникала в детали, вопросы цельности и свежести, но теперь, когда все это есть – цыплята, три штуки, лежат на большом противне, картофель почищен, салат в холодильнике, – осознает вдруг бессмысленность своих усилий, кажется самой себе чудачкой, решившей почему-то, что важно приобрести именно фермерских цыплят и местную зелень, тогда как никто этого и не заметит и никто не возражал бы, купи она продукты в супермаркете.
Она разогрела духовку. Пора закладывать цыплят, но Изабель стоит, разглядывая их, лежащих на противне, их пупырчатую кожу, крылышки, скромно поджатые под грудки. Крылышки эти длинней и чешуистей, чем у цыплят из супермаркета, подвергнутых, как известно, таким мутациям, что лучше и не представлять. Эти цыплята с крылышками подлинней и грудками похудощавей, а один – с корешками перьев на ноге, которые Изабель пришлось выдергивать, – больше похожи на живших однажды. Больше похожи на схваченных в какой-то момент, в сумятице гвалта и перьев обезглавленных и ощипанных. Их бело-голубое безмолвие – свидетельство резни и тишины, наступившей потом. Воображать их инопланетными детьми чересчур экспрессивно. Однако таковыми они и кажутся, пусть это и чересчур экспрессивно.
Изабель же отнюдь не экспрессивна – молчаливая, в высшей степени бесстрастная, она теперь делает покупки на фермерском рынке в надежде стать более убедительной в роли человека, который делает покупки на фермерском рынке и чувствует себя свободно среди всех этих мужчин и женщин, пришедших со своими сумками (Изабель взять свою всегда забывает), веселых, самодовольных и очень даже непринужденных в новом для себя качестве сельских богачей – полуфермеров, полуфинансистов, рассуждающих о первых побегах папоротника с той же осведомленностью, что и о чистых активах и приросте капитала.
Шкатулка на каминной полке в гостиной. Изабель на кухне. И ей пора готовить ужин.
Она достает из кармана телефон Робби, выбирает одну из его фотографий. Она теперь Вульф. И не испытывает вины по этому поводу, хотя в остальном чувствует себя кругом виноватой. Робби хотел бы, как хочет и Изабель, чтобы Вульф жил дальше.
Отчитываться о знакомстве Робби и Вульфа в инстаграме она не обязана, но про себя решила, что повстречались они на вечеринке, куда сопротивлявшегося Робби затащили друзья, пообещав, что он сразу сможет уйти, после того как выпьет хоть один глоток и побеседует хоть с одним человеком. Робби покорно плеснул себе дешевой водки в красный пластиковый стаканчик и завел беседу с Вульфом – тот просто оказался рядом с ним у импровизированного бара. Не будь у Робби такого задания, он никогда бы не осмелился заговорить с этим добродушным, но донельзя уверенным в себе и очень высоким парнем.
Робби сказал что-то о повсеместном распространении красных пластиковых стаканчиков на вечеринках. Интересно, в Аргентине или Китае, скажем, их тоже используют, как Вульф считает?
Вульф был в Аргентине, и, знаешь ли, эти красные стаканчики там и правда используют…
Они разговорились и уже не смогли остановиться.
Легенда эта нужна Изабель. А инстаграму без разницы. Связное повествование инстаграму ни к чему. Белые пятна между картинками пусть себе остаются неизвестностью. Подразумевается – и этого достаточно, – что Вульф, вот так запросто, нашел человека, которого искал. И Робби, тоже запросто, нашел такого человека.
картинка: Исландский ландшафт, равнина из черного камня, оттененного выплесками
