Песчаная роза - Анна Берсенева
– Нет, ничего. – Не могла же она сказать, что ее мучает не усталость, а мысль о скором расставании. – И ведь теперь уже вечер.
– Да, ложитесь спать.
Сергей Васильевич произнес это с рассеянностью человека, погруженного в собственные мысли. Он проводил Ксению до дома и ушел не зайдя.
Почему он привел шлюпку в этот, а не в другой какой-нибудь порт? Куда уходит на целые дни? Кому принадлежит дом, в котором они живут? Надолго ли еще останутся? Она ни разу за две недели не подумала обо всем этом… Но может и нет смысла думать. Расставание неизбежно, и песчаная роза, которую он купил ей на память, тому свидетельство.
Ксения достала колье из шкатулки и надела перед зеркалом. Роза лежала между ключицами, мерцая в полумраке. В отличие от растерянности, охватившей ее, когда она увидела этот песчаный цветок на прилавке, теперь и мерцание его, и прикосновение кристаллических лепестков казалось ободряющим и утешающим.
Она долго сидела на террасе в темноте и прислушивалась, не зашуршат ли сухие листья от шагов Сергея Васильевича. Крупные звезды сверкали, как небесные алмазы. Ксения подумала, что ему, быть может, покажется неприятным, что она сидит здесь, будто караулит его возвращение. Она ушла к себе в комнату, но приоткрыла окошко, выходящее на террасу, и продолжала прислушиваться, пока наконец не уснула.
Глава 26
Проснулась она от его голоса. То есть голосов было два, и они звучали попеременно, но Ксения проснулась именно от слов Сергея Васильевича:
– Я предпочел бы остаться в Алжире, – сказал он.
– Не припоминаю, чтобы ты выражал любовь к здешним местам, – заметил его собеседник. – Хотя у меня сложилось впечатление, что ты к ним вполне приспособился. Во всяком случае, мечом такуба владеешь эффектно. А главное, эффективно.
Ксения узнала и второй голос – это был тот самый человек, которого Сергей Васильевич встретил на базаре. Их близкое знакомство было теперь очевидно, и разговор ни тоном, ни смыслом уже не напоминал смолл-ток, хотя тоже шел по-английски.
– Приспособиться не значит полюбить, – ответил Сергей Васильевич. – Но в данном случае речь вообще не о любви. Я предпочел бы даже Алжир тому, что следует из твоих слов.
– Я всего лишь сообщил тебе, что мне случайно стало известно.
– Как ты думаешь, есть у меня хоть какая-то возможность остаться здесь? – спросил Сергей Васильевич, помолчав.
Его голос звучал с обычной холодностью. Но Ксения чувствовала, как сильно он взволнован.
– Даже при твоей способности существовать между дьяволом и глубоким синим морем – думаю, нет, – ответил его собеседник. – Если, конечно, ты не приобрел склонность к суициду. Но насколько я тебя знаю, этого не может быть. И уж точно не стоит твоей жизни сбор чертовых сведений о чертовых алжирских портах. Заметь, я не спрашиваю, почему они тебя вообще интересуют.
– Легко тебе это объясню. – Голос Сергея Васильевича звучал невозмутимо. – Интересуют потому, что в них может укрыться английский флот во время войны.
– Войны сейчас нет.
– Пока нет.
– Спасай свою шкуру, Айсикл, – сказал собеседник Сергея Васильевича. – А эта юная леди с тобой…
– Случайная попутчица.
– Но смотрит на тебя неслучайными глазами. Впрочем, я не удивлен.
Ксения услышала, как двигаются кресла – разговор был окончен.
– Спасибо, Док, – сказал Сергей Васильевич. – Я перед тобой в долгу.
– Нисколько, – ответил тот. – Буллинг в Оксфорде был лютый, без тебя я с ним не справился бы.
– Давно пора забыть.
– Я так не думаю. А уж здесь… Меч такуба в твоих руках не забуду никогда. Уезжай, не мешкай.
Прошелестели опавшие листья, и стало тихо. Но Ксения знала, что Сергей Васильевич не ушел вместе со своим гостем. И еще вернее знала, что мысли его сейчас тяжелы.
Только выйдя на веранду она поняла, что забыла надеть обувь и набросить что-нибудь поверх ночной сорочки. Но волнение ее было столь сильным, что такая мелочь, как предутренняя прохлада, не имела значения.
Ничто не имело значения по сравнению с тем, как он взглянул на нее. Глаза у него были как бесконечно далекие звезды.
– Вы знаете английский? – спросил он.
– У меня была подружка в пансионе. Самая лучшая. Мэри Хэтфилд. Мы всегда болтали ночами в дортуаре. Она меня называла Кэсси. Ее отец приехал во Фрайбург из Оксфордшира. Он тоже был врач.
– Почему – тоже?
– Ну, как этот Док, наверное… Я слышала ваш разговор.
– Не трудно догадаться. Иначе не стояли бы здесь, трепетная и полная сострадания. В котором я не нуждаюсь.
Он произнес это резко, даже зло. Но в его резкости Ксения чувствовала смятение так же ясно, как пять минут назад в его холодном тоне.
При ее появлении на веранде Сергей Васильевич машинально поднялся из-за стола. Они стояли теперь в шаге друг от друга. Дрожь била Ксению, будто от лихорадки.
– Не оставляйте меня, – сказала она.
– Вы сами не понимаете, что говорите. – Он поморщился. – И я тоже хорош! Мог бы сообразить, к чему приведет… все это, – произнес он сквозь зубы и отвернулся.
– Это не потому, что я боюсь остаться одна! А потому что… Я люблю вас! – глядя ему в затылок, с отчаянием проговорила она. – Мне все равно, что со мной будет. Вообще, что будет… без вас…
Он никак не отозвался на ее слова, совсем никак, даже не обернулся. Теперь Ксения не чувствовала, что с ним происходит. Но что происходит с нею, не просто чувствовала, а знала наверняка.
Она сделала еще шаг вперед и, обняв его плечи, всем телом прижалась к нему. Ей не с чем было сравнить произошедшее при этом. Весь он словно влился в нее – с его холодностью, с его тревогой, с той силой, о существовании которой она до встречи с ним даже не догадывалась.
Ксения ожидала, что Сергей Васильевич сбросит ее руки со своих плеч, быть может, оттолкнет ее, уйдет – чего угодно она ожидала. Но не того, что он вдруг обернется, положит ладонь ей на затылок, рывком притянет к себе ее голову, и его губы ударятся о ее губы, едва их не разбив.
Она целовалась несколько раз в жизни. Однажды во Фрайбурге с Гюнтером из реальной школы. Он угощал ее мороженым, и целоваться с ним ей ужасно понравилось, потому что от него по-взрослому пахло кельнской водой. Еще – в Крыму, с юнкером Колей, которого ей было жалко до слез, потому что он уходил воевать с красными. Из-за
