Экспресс-36 - Борис Сандлер
Одна сказала: «А может, вымести веником — да и все?»
Вторая засомневалась: «А вдруг это живая зверюга?»
Третья возразила: «Живая зверюга подавала бы признаки жизни!»
Но вторая ее оборвала: «Так может, уже сдохла…»
«Если б сдохла, воняла бы, — стояла на своем третья соседка, тут же выдвинувшая новую идею: — Нужно за участковым послать, пусть составит протокол!..»
И послали бы они за участковым милиционером, старшиной Ротару, если бы в этот момент не раздался писклявый голосок хозяйки:
— Господи, что опять случилось?!
Растолкав соседок, она пробилась к притаившейся в углу диковине. Несколько мгновений Брайна стояла, согнув свое длинное тощее тело едва ли не вдвое и вытянув шею как можно дальше, чтобы ее близорукие глаза смогли разглядеть находку.
Вокруг пушистого желто-зеленого предмета уже вилась огромная муха, и время от времени ее жужжание прерывало наступившую тишину.
Затем прозвучал хлопок — это всплеснула руками Брайна. Она распрямилась, и в доме стало заметно светлее. Ее лицо сияло и светилось, как у молодой матери, которая впервые кормит грудью ребенка.
— Нашлась… — раздалось из ее счастливых уст. — Нашлась!
— Кто? Ну кто? — соседки буквально сгорали от любопытства.
Но Брайна словно бредила:
— Она как в воду канула! Мне тогда показалось, что я совсем рехнулась: вот она была — и вот ее уж нету…
— Кто? Ну кто?..
— Мамалыга! — Брайна Худая ткнула указательным пальцем в угол. — Я ее из казанка на подоконник выложила, пока мой с работы не пришел… Является он, а мамалыга испарилась…
Соседки схватились за бока. Сама Брайна, для которой собственная «хозяйственность» тайну отнюдь не составляла, тоже покатилась со смеху. Только Песя-повариха стояла, спрятав руки под передником, как от сглаза. Ни одна складка вокруг ее тонких губ не дрогнула. Уставившись на Брайнино сокровище, она изрекла, по всей видимости, самой себе: «Не нравится мне что-то эта история…»
И тут, не дай бог кому-нибудь такое увидеть, мамалыга подпрыгнула, как будто подброшенная невидимой пружиной, и через открытую форточку вылетела на улицу.
Уже на следующий день в Бельцах можно было услышать, что американцы заслали в Советский Союз миллионы маленьких аппаратиков, которые позволяют отслеживать, что происходит в каждом советском доме и о чем в нем говорят. Многие наши соседи утверждали, что Брайнина «мамалыга» — именно из таких вот американских аппаратиков. А иначе как бы она в форточку-то вылетела?
«Тьфу, тьфу, тьфу… Нашим бы врагам такое!»
А город по-прежнему бурлил…
Все стены, столбы, заборы, где находилось хоть немного свободного места, за одну ночь залепили плакатами, в которых коротко и ясно сообщалось: «Религия — яд для народа!» Поп, раввин и мулла, каждый в своем ритуальном облачении, смотрели с этих плакатов злыми вытаращенными глазищами, а вместо рук из их плеч, как из темных нор, выползали змеи с острыми ядовитыми жалами.
На фабриках и заводах, в учреждениях и школах, больницах и клубах — повсюду проводились собрания и митинги, на которых агитаторы-пропагандисты, штатные и добровольные, четко и внятно разъясняли, что сейчас именно религия представляет собой величайшую опасность для советских людей!
«Яд!.. Яд!..» — целыми днями звучало по радио. «Яд!.. Яд!..» — неслось с экранов в кинозалах. А в один прекрасный день в голубом весеннем небе появился маленький самолетик и высыпал на город тысячи листовок — голубых, розовых, желтых бумажек, которые тут же подхватил ветер и разбросал по всем улицам и переулкам. Эти бумажки падали на крыши, цеплялись за ветки деревьев, попадали в птичьи гнезда, валялись во дворах. На каждой из тысяч листовок можно было прочитать одну-единственную фразу: «Религия — яд для советского человека!»
Все вокруг только и шептались об опасном яде, разлитом по городу. Казалось, даже собаки уже тявкают: «Яд!.. Яд!..» Люди теряли аппетит, боялись притронуться к пище — может, и в самом деле отравлена?! Пили только кипяченую воду — все ж таки не так опасно! А в уборных длительное время использовали исключительно листовки, хотя у них имелся и свой недостаток — краска размазывалась…
Уже почти сто лет стояла эта колокольня с крестом на куполе гордо стояла и чистым серебряным звоном напоминала о себе горожанам и крестьянам из близлежащих деревень. И прежде чем к ней подступиться, требовалось разъяснить обывателям, насколько важно освободиться от этого религиозного символа, а уж затем, когда в народе сформируется определенное мнение, монолитное, как гранитный памятник Владимиру Ильичу Ленину, можно будет приступить к реализации принятого решения.
И такое мнение в течение недели сформировалось. Оно выплеснулось на центральную площадь — между собором и Домом Советов — песнями, танцами и веселыми попойками городской молодежи, собравшейся там, чтобы провести собственную «антипасху» назло отсталым личностям, которые пришли в церковь — приобщиться тела и крови Христовой.
Всю ночь город не спал. Обрывки звуков, доносившиеся из центра, сердили собак, отдавались дребезжанием оконных стекол и пробуждали у жителей, в особенности у евреев, мрачные раздумья: Пейсах справили — из Египта вышли, да тьма египетская не рассеялась.
Было это в субботу утром, за три дня до большого праздника — Первого мая. Возле памятника Ленину несколько работяг сколачивали трибуну для городских заправил. Вдруг с той стороны, где располагались армейские казармы, послышался какой-то шум. Через несколько минут к собору подъехали два тяжелых танка. С рокотом и лязгом они развернулись на месте, скребя металлическими гусеницами по брусчатке, и остановились, продолжая заполнять воздух клубами едкого дыма.
Издали завидев эти бурые клочковатые облака, нищие, сидевшие на белых мраморных ступенях у входа в собор, повскакивали со своих мест и бросились прочь с церковного двора.
В столь ранний час недостатка в зеваках, как это ни странно, не наблюдалось. Взглянуть на внезапно понаехавшие танки потянулись и стар и млад. По городу молниеносно пронесся слух: собор окружен целым полком солдат да парой десятков танков — чтобы арестовать попа с попадьей.
Акция по сносу колокольни продолжалась совсем недолго. Все было продумано и спланировано заранее, как заправская военная операция. Начали с креста. Ловкий парень, один из танкистов, взобрался наверх и обвязал крест стальным тросом.
