Почтальонша - Франческа Джанноне
Старик нахмурился.
– Позвольте, я вам зачитаю? – Анна взяла листок. – Присядьте сюда. – Она указала на скамейку.
Старик, поколебавшись, уселся, сомкнув ладони на набалдашнике клюки.
Тут подтянулся Нандо, а следом и несколько завсегдатаев бара. Затем подошли две женщины в черных платках, державшиеся под руку по пути в церковь Сан-Лоренцо.
– Тьфу, да вы никак решили мир вверх тормашками перевернуть! – возмутился старик, едва Анна закончила читать. Он оперся о клюку и кряхтя поднялся.
– А что, по-вашему, до сих пор все шло как надо? – раздосадованно парировала Анна.
Но старик, не удостоив ее ответом, отвернулся и поковылял в сторону бара. За ним последовало еще несколько мужчин, неодобрительно качая головами.
– Не обращай внимания, – поморщился Нандо. – Он и жене шагу ступить со двора не дает без своего дозволения.
– Я бы подписала, – несмело вызвалась одна из женщин.
Анна, сияя, протянула ей ручку:
– Вот здесь, пожалуйста, – и указала на чистый лист.
Несколько недель подряд Анна каждый вечер после работы водружала свой столик на площади. Она останавливала женщин или дожидалась, пока те, заинтригованные, подойдут сами, зачитывала им петицию, нередко растолковывая ее смысл простыми словами. А потом улыбаясь протягивала ручку для подписи.
Ей задавали самые нелепые вопросы: «А это законно? А за такое полиция не нагрянет ко мне домой?», «А мой голос будет весить столько же, сколько мужской?», «Не верю я в это, ну да ладно уж…» Или: «Я-то подпишу, но мужу говорить не стану. И вы уж тоже помалкивайте, хорошо, синьора почтальонша?»
* * *
Карло с первых же дней заверил жену в своей «безоговорочной» поддержке, хотя сам держался в стороне от ее столика. «Разливаем вино, никак не вырваться с винодельни…» – говорил он. А вот Антонио через несколько дней присоединился к Анне на площади, притащив картонный плакат с размашистой надписью печатными буквами: «ПОДПИШИСЬ ЗА ПРАВО ГОЛОСА ДЛЯ ЖЕНЩИН».
– Вот, подумал, что это тебе пригодится. Кривовато, конечно, понимаю… – добавил Антонио, опустив взгляд на картонку.
– Просто идеально! – просияв, перебила его Анна. – Давай его сюда, перед столом поставим.
Антонио поставил плакат, прислонив его к ножке стола.
– Может, останешься и поможешь?
– С радостью, если ты не против, – отозвался он.
И с того дня Антонио, едва выдавалась свободная минутка, помогал Анне за столиком, стараясь во всем ей подражать. Время от времени она замирала и пристально смотрела на него.
– Что такое? – спрашивал он, чувствуя на себе ее взгляд.
– Ничего, – отвечала она, краснея.
За несколько недель они собрали несколько сотен подписей. Среди подписавших были все знакомые Анне женщины: Джованна, Агата и ее подруги, с которыми она ходила в церковь, Лоренца, Элена, Кьяра, соседки, секретарша Антонио. Даже Кармела, в облегающем платье, с губной помадой в тон маникюру, подошла к столику и осведомилась:
– Где тут подписывать?
В начале января 1945 года Анна сложила подписные листы в желтый конверт и, сияя от гордости, надписала: «Инициативному комитету Союза итальянских женщин, улица 4 Ноября, дом 144, Рим».
* * *
2 июня Анна поднялась ни свет ни заря, снова уселась у трюмо и принялась по очереди снимать бигуди. Мягкими волнами волосы легли по обе стороны лица. Анна укладывала их с помощью щетки, когда проснулся Карло.
В тусклом свете, сочившемся сквозь шторы, он оглядел жену, протер глаза и, опираясь на локоть, приподнялся.
– Анна! – вдруг завопил он в сторону двери. – У нас в спальне какая-то незнакомка и, кажется, с дурными намерениями!
Анна со смехом обернулась:
– Ах ты дурачок.
– Слушай, тебе очень идет, правда. – Карло не сводил с нее глаз.
– Merci, – кивнула она, продолжая причесываться.
– А ну-ка иди сюда. – Он похлопал по кровати. – Избирательные участки подождут. А я нет.
* * *
Голосовать решили идти все вместе. Анна отправилась за Агатой – дошла до ее дома и постучалась.
Агата, раскрасневшаяся и запыхавшаяся, открыла дверь.
– Ты как, в порядке? – поинтересовалась Анна, входя.
Агата затворила дверь.
– Какое там. Вся горю.
Она обмахивалась ладонью.
– Ох, как же права была моя мамаша! – добавила она, шагая на кухню. Анна двинулась следом.
– Месячные – сущее наказание: и когда они есть, и когда их уже нет.
– Ты еще не одета? – ахнула Анна, увидев Лоренцу: та в ночной рубашке сидела за кухонным столом, макая печенье в молоко.
– Да я битый час пытаюсь стащить ее, лежебоку, с кровати. Я-то давно собралась, – пожаловалась Агата. – Что это ты с волосами сотворила?
– Постриглась. Нравится? – спросила Анна, накручивая прядь на палец.
– Даже не знаю. Необычно как-то. – Агата сдвинула брови. – Надо привыкнуть.
– Антонио уже ушел?
– Минут десять как.
Анна кивнула и снова повернулась к племяннице.
– Лоренца, поторопись. Джованна, поди, заждалась уже.
– Я никуда не пойду, – скучающе протянула Лоренца.
– В смысле?
– Неохота мне голосовать.
– Учиться больше не хочет, голосовать не хочет, работать не желает… – вздохнула Агата.
– Лоренца, не говори глупостей. Этот день важен и для тебя тоже, – одернула девушку Анна.
– Для вас, может, и важен. А мне все равно.
– Ну уж нет, такое я тебе говорить не позволю! – вскинулась Анна. – Не пойдешь – себя же первую и оскорбишь. А ну живо одеваться! – Она грозно указала рукой на дверь.
Лоренца, фыркнув, поднялась из-за стола.
– Я там на кровати тебе выходной наряд приготовила! – крикнула ей вслед Агата.
После гибели Джакомо Лоренца погрузилась в бесконечное оцепенение. Об университете она и слышать не хотела. «Я уже совершеннолетняя, могу сама решать», – твердила она.
Антонио пытался ее вразумить, но тщетно: ни уговоры, ни увещевания, ни мрачные перспективы загубленного будущего – ничто не действовало.
– А как же твои мечты? Что с ними будет? – спрашивал он.
– Это были твои мечты, не мои, – резко ответила она. – Я поняла одно: счастье – оно не в книжках.
– Ошибаешься, – возразил Антонио.
– Да неужто? Ты вон сколько читаешь, скажи: ты счастлив? Что-то не похоже.
– Ты злишься, ты страдаешь. Я все понимаю, правда, – мягко сказал Антонио. – Но прошу, подумай хорошенько. Как же больно видеть, что ты отрекаешься от своей мечты… От нашей общей мечты.
– Ты, наверное, был слишком занят, чтобы смотреть по сторонам, – огрызнулась Лоренца. – У меня была своя мечта. С Джакомо. Но эта чертова война отняла его у меня.
Лоренца уставилась на лежащую на кровати одежду – черная плиссированная юбка и шелковая блузка бледно-желтого цвета с бантиком у выреза. Вздохнув, она присела на краешек постели.
Это был ее лучший выходной наряд, тот самый, который она собиралась надеть в то воскресенье, став невестой Джакомо и начав их совместную счастливую жизнь. А теперь? Кто она без любящего мужчины? Лоренца резко поднялась с кровати, открыла шкаф и выхватила первое попавшееся платье, самое обычное. Оно вполне подойдет.
* * *
Джованна ждала их у ворот начальной школы, превращенной в избирательный участок. Теребя черную сумочку, она тревожно озиралась.
Ей-то война принесла единственное, о чем она всегда мечтала: в 1943-м дон Джулио сбежал из Эмилии и укрылся на юге, пусть из его семьи там никого уже не осталось. Вокруг Джулио сгустилась гнетущая атмосфера: партизаны начали преследовать священников, особенно в районе Болоньи, Модены и Реджо-Эмилии. Многие погибли. На пороге Джованны Джулио возник в обычном мирском костюме, с потрепанной сумкой на плече; лицо измождено, глаза испуганы, борода всклокочена.
– Помоги мне, – попросил он. – Позволь у тебя остаться.
Джованна распахнула двери своего дома, и несколько недель Джулио отсиживался
