Физическое воспитание - Росарио Вильяхос
Возможно, она и того водителя напрасно подозревала в чем-то дурном. Надо было просто сказать ему правду: что ей нужно, чтобы он поскорее отвез ее домой, но еще больше нужно, чтобы он не клал на нее руку. Почему она не сказала что-нибудь в этом духе дону Мариано, спрашивает она себя. Разве у Каталины не трудный возраст? Разве знает дон Мариано, как она себя чувствует, когда ей помогает мужчина? Что он имел в виду, когда говорил, что мальчики могут неправильно понять? Разве отец Сильвии не понял ее совершенно неправильно, хотя она ни разу до него не дотронулась?
Она потеряла счет времени, сидя на корточках в этих кустах. Когда она наконец встает, у нее немного кружится голова, а ноги путаются так же, как мысли. Что ей теперь делать? Уже темнеет. Каталина пробегает несколько метров, чтобы подобрать с дороги свой подарок на день рождения, пока по нему не проехалась какая-нибудь машина, – правда, за то время, что она тут, не проезжало ни одной. Она надевает толстовку, укрываясь ею как щитом. Долго ли до города, если пешком, и в какую сторону? Она идет в магазин, таща за собой рюкзак, чтобы спросить. Парень, которого она уже видела, сидит за прилавком, на прилавке маленький вентилятор, направленный ему в лицо. На нем форменная рубашка с логотипом CEPSA[19] на кармане; когда Каталина входит, он поворачивается на шум и пристально наблюдает за ней, будто за тарантулом. Каталина догадывается, что из-за ее роста он еще не понял, что она девушка. Она останавливается перед картонным постером с разными видами мороженого «Фриго», прислоненным к морозильнику, и у нее текут слюнки. На мороженое ей не хватит. Разве что на фруктовый лед. Вот у ее друзей всегда есть деньги на что угодно. Даже девочкам в католической школе всегда хватало на «Болликао»[20] и на все, чего захочется, в том числе на детские журналы и комиксы. Однажды она попросила, чтобы ей давали побольше карманных денег (сумма не менялась с тех пор, как она ходила к первому причастию), но мама сказала «нет» и еще добавила: это чтобы она деньги не разбазаривала на всякую вредную еду, а то начнет лопать все без разбора и перебивать себе аппетит к ужину. Поэтому у Каталины в кошельке всего пара монет по двадцать пять песет, и на них, может быть, стоило бы позвонить из телефона-автомата.
Она открывает рюкзак и вынимает кошелек ярко-оранжевого цвета, перешедший к ней от Паблито, вернее, который Паблито хотел выкинуть, когда липучка стала плохо застегиваться. Каталина подсчитывает, сколько внутри, и снова смотрит на постер. Разумнее всего было бы взять банальный «Поп-ай», а на остальные позвонить домой и предупредить, что опоздает. Но ей не приходит в голову никакая ложь, которая могла бы оправдать ее нынешнее местонахождение, и вообще, может быть, сегодня ее последний день на земле, так что она решает выбрать кое-что поярче.
– Можно «Дракулу»?[21] – говорит она парню.
В магазине больше никого нет, но она его совсем не боится. На вид он ровесник Паблито, которого Каталина еще не воспринимает как взрослого, хоть у него и есть документ, который это удостоверяет. Вдобавок парень такой же тощей комплекции, как она сама, и Каталине кажется, что она его свалит одним ударом кулака, особенно теперь, когда в ней столько адреналина, что она могла бы разом достроить музей Гуггенхайма[22]. Она смотрит на его серые штаны с темными пятнами, скорее всего бензиновыми. Парень подходит ближе, и она чувствует, как от него пахнет: смесью дезодоранта, пота и газа из зажигалки. Она отступает от морозильника, чтобы он достал мороженое. Каталина находит что-то приятное в этом неприятном запахе – все равно что проколоть гнойную мозоль на натертой ноге.
– Тебя отец искал, – говорит он ей, одной рукой вручая покупку, а другой забирая деньги.
– Он мне не отец, – отвечает Каталина, разворачивая мороженое. – Я вообще его не знаю. Он предложил меня до города подвезти, но ехал не туда, куда мне надо.
– Ну, ему вроде не понравилось, что ты ушла не попрощавшись.
– Я в туалет ходила.
– Он меня спрашивал, не видел ли я тебя, потому что в туалете никого не было.
– Ничего не знаю, я в туалет ходила, – повторяет она с набитым ртом.
– Ясно.
– …
– …
– Короче, мне не понравилось, как он на меня смотрел, и я подумала, что лучше спрятаться и подождать, пока он не уедет, понятно?
– Кому придет в голову сесть в машину к незнакомцу, в наши-то времена?
«Мне, мне, мне! – хочет крикнуть она. – Да, мне приходит в голову сесть в машину к незнакомцу, потому что я даже своих знакомых едва ли знаю: ни соседей, ни учителя физвоспитания, ни отца Сильвии, ни даже людей, с которыми живу под одной крышей».
Она так плохо их знает, что даже не представляет, что случится, если она опоздает домой или если мама узнает, что она снова ездила на попутке, – поэтому не видит особой разницы с тем, чтобы сесть в машину к незнакомцу. Каталина никогда не знает, не встретится ли с волком на родном пастбище, а главное, не понимает, почему волку никто не читает лекции о пользе отказа от поедания овец.
– Мне надо скорее попасть домой, – говорит она, и это правда. – Родители не могут меня отсюда забрать, – тоже правда. – Тот тип, который меня подвозил, сделал крюк, чтобы сюда заехать, и я теперь не знаю, далеко ли осталось до города, – снова правда.
Парень спрашивает, где она живет, и достает карту автодорог, чтобы показать, где они находятся. Каталина не называет точного адреса, просто говорит, что в окраинном районе на востоке города. Тогда он объясняет, ведя пальцем по карте: выехать на трассу – и на машине до ее дома всего будет минут пятнадцать, то есть больше полутора часов очень быстрым шагом. «А в какую сторону трасса?» – спрашивает она. Парень показывает куда-то за окно и говорит, что они с тем мужиком наверняка и ехали по трассе, пока он не свернул на колонку. Каталина забрасывает рюкзак на спину, намереваясь проделать этот путь всего за час. Уже девять с минутами.
– А когда выйду на трассу, мне куда: налево или направо?
– Ты что, с ума сошла? Нельзя же вот так просто, пешком по трассе. Это же риск для жизни.
«А садиться в машину к незнакомцу – это не риск для жизни? А просто быть девушкой – не риск для жизни? А опоздать домой – не риск для жизни?!» – хочется ей крикнуть в ответ.
– Может, позвонишь кому-нибудь, чтобы за тобой приехали?
– Я же говорю, никто не может. Мы сейчас без машины. Она сломалась.
Ей неприятно вспоминать, почему папа не нашел машине замену и уже не найдет. Однажды, когда машина еще стояла припаркованная перед подъездом, Каталина услышала из своей комнаты, как мама упомянула, что могла бы получить права и ездить. Папа ответил, что женщины водить не умеют, и вообще, она что, хочет его унизить? Несколькими днями позже Каталина в поисках разгадки папиного ответа заглянула на кухню, которая по-прежнему остается маминым царством. Мама пожала плечами, не меняясь в лице и продолжая резать лук. «Папу лишили водительских прав», – только и сказала она, предоставив воображению дочери великое множество вариантов, в каждом из которых фигурировал алкоголь. В конце концов, именно из-за этого отобрали права у отца Амалии. У мамы никогда не находится объяснений, способных удовлетворить любопытство Каталины, особенно
