Шум - Рои Хен
Перед ее глазами всплыла дверь обувного магазина, простая дверь – два стеклянных прямоугольника один над другим в алюминиевой раме. За верхним стеклом табличка, на которой черным по золотому выгравировано: воскресенье – четверг 9:00–19:00, пятница 9:00–12:00.
Габриэла бросила взгляд на мобильник: 18:14.
– У меня есть идея. Пошли!
– Куда?
– Идем, говорю!
Перед ними торжественно разъехались автоматические двери супермаркета.
– Да что с тобой? – Он бежал за ней между полками, поднимая все, что с них падало, сбитое ее неуклюжей виолончелью.
– Вот! – Она наконец остановилась. Скомандовала: – Держи! – и сунула ему в руки мешок сухого кошачьего корма весом 7,2 кг.
Быстрыми движениями она хватала упаковки с желе на любой кошачий вкус: говядина, индейка, смесь курицы и утки, печень, лосось, морская рыба и даже одна с гордым названием “Деликатес”. Родители всегда следили за тем, чтобы в ее кошельке были деньги на еду, такси и мелкие удовольствия, которые почти всегда оказывались новыми нотными сборниками. Если скажет, что купила ноты, ей поверят. Мама не отличит Шёнберга от шнауцера.
– Ну и что за план? – спросил Йонатан.
– Месть, – улыбнулась она.
Романтическое движение. Никто, конечно, не помнит.
Устроившись на автобусной остановке, они наблюдали за обувным магазином через дорогу.
Йонатан опять нацепил наушники и курил самокрутку, а она жевала щеку и переписывалась с мамой.
Я с Соней из консерватории. Познакомились в нотном магазине. Что-нибудь поедим и приеду.
Кто это Соня?
Скрипачка. Недавно приехала из России. Симпатичная. Кошек любит.
Ты лучшая! Ей повезло, что она встретила тебя. Возвращайся не поздно.
За их спинами сбрасывали с крыши в контейнер строительный мусор по трубе из бездонных ведер. Габриэла подумала, что звуки стройки – неотъемлемая часть саундтрека этого города. Вместо птиц и сверчков – скрежет и грохот отбойных молотков. Тут всегда шумно.
– Что слушаешь? – Она показала на наушники, но Йонатан не слышал ее.
Он был весь напряжен и курил папироску, будто высасывал остатки молочного коктейля через соломинку. Пожилая женщина подошла к остановке и с кошачьей улыбкой уставилась на пакет с сухим кормом, лежащий между ними.
Оба испытали облегчение, когда прибыл ее автобус.
– С начала зимы всего дважды шел дождь, – начала Габриэла, заикаясь.
Это прозвучало как начало лекции о глобальном потеплении. Она повернула голову к Йонатану, но тот был занят тушением окурка о стенку остановки.
На секунду она почувствовала, что вот сейчас им можно остановиться и разбежаться, каждому пойти своей дорогой. Планирование мести будоражило, но ожидание ее осуществления оказалось делом изматывающим и нервным. Рабочих со стройки, запыленных с ног до головы, затолкали в грузовик. Ближайший магазин одежды уже закрылся. Хозяин фотоателье с шумом опустил стальные жалюзи и вздохнул. Улица внезапно показалась заброшенной. Только автобусы носились из стороны в сторону со скоростью ветра.
Йонатан смотрел на футляр виолончели, молчаливого участника их заговора.
– Я зову его Деревянный медведь, – сказала Габриэла.
Он никак не отреагировал.
“Эти наушники начинают меня бесить”, – подумала Габриэла.
Наконец и продавец обуви повесил железный замок на дверь магазина. О происшествии, так взбудоражившем подростков, он, казалось, и думать забыл и бодрой походкой двинулся от магазина, ничего не подозревая.
Романтическое движение!
По плану Габриэлы фасад обувного магазина должен был превратиться в pop-up ресторан “Кошачья месть”. Консервы нужно открыть и расставить вдоль витрины, а сухой корм сложить высокой кучей перед входной дверью. Потом останется просто представлять выражение лица продавца на следующее утро.
В голове у Йонатана сложился другой план. Он увидел, что на обувном нет решетки, а значит, и сигнализации, скорее всего, тоже нет. Продавец, очевидно, слишком жадный, такой не станет платить за охрану, тем более что его подделки того не стоят.
– Сейчас, – сказал Йонатан, выудил кирпич из контейнера для мусора и перебежал дорогу. Габриэла поспешила за ним, а он, недолго думая, разнес вдребезги нижнее стекло входной двери.
Единственным, кто хоть как-то отреагировал на грохот разбитого стекла, был бездомный, возмутившийся, что его отвлекли от дискуссии с самим собой и нарушили ход его мысли.
Йонатан, наступая на осколки, опустился на четвереньки и полез внутрь магазина.
– Осторожно, – прошептала Габриэла, но его голова уже высунулась наружу и потребовала:
– Давай сюда мешок, Габриэла!
Впервые он назвал ее по имени. Она послушно передала ему пакет с сухим кормом и прижалась спиной к витрине. Габриэла слышала шум рассыпающегося по магазину корма и ждала полицейских сирен, лучей вертолетных прожекторов, разгневанных горожан с факелами, своих родителей… Все это исчезло, когда Йонатан постучал изнутри по витрине магазина.
– Открывай консервы и передавай мне!
Говядина, индейка, смесь курицы и утки…
Голова кружилась, виолончель все еще была за спиной, и из-за этого каждое движение становилось замедленным и неловким.
Печень, лосось, морская рыба…
Она перепачкала руки рыбьим желе, а когда поправляла мешающую прядь, и ухо.
Габриэлу замутило от запаха, но она передавала упаковку за упаковкой Йонатану, а тот разбрасывал содержимое с видом капризного шеф-повара – приправляя фальшивые “адидасы”, кожаные туфли и алые босоножки на шпильках.
Вскоре появились покупатели – черные, белые, полосатые, мамаша с котенком и даже домашняя кошка с ошейником от блох.
– Что там происходит? Я вызываю полицию! – закричали с балкона второго этажа.
– Йонатан, бежим! Бежим! Бежим!
Габриэле казалось, что она вот-вот задохнется. Только когда они были уже в трех кварталах от магазина, напряжение вырвалось из них громким хохотом.
Йонатан только теперь сдвинул наушники на затылок.
– Это было грандиозно, – сказал он, и элегантное это слово тут же обосновалось в словаре Габриэлы. – Йоу! Что у тебя с рукой?!
Она смотрела на свою руку, будто та принадлежала кому-то другому. Длинный порез от указательного до большого пальца. Когда это случилось?! Следом за жутким зрелищем накатила и резкая боль.
– Как назло, левая! – ужаснулась Габриэла.
Я диктую: романтическое движение зародилось в конце восемнадцатого века точка в отличие от Просвещения запятая романтическое движение придавало большое значение сердцу запятая эмоциям точка.
– Держи. – Йонатан стянул с шеи тонкий шарф.
– Не так уж и глубоко. – Она улыбнулась ему сквозь слезы. – Я в порядке.
– Нет. Ты не в порядке. У тебя кровь хлещет, как из крана.
Йонатан стащил с ее плеч виолончель и почтительно уложил на скамейку. Неожиданно
