Индекс Франка - Иван Панкратов
Они уже встречались с Ларисой после всего, что произошло в госпитале и после развода — буквально пару раз, случайно, на улице. Обменявшись какими-то глупыми приветами, они расходились дальше по своим делам, но Платонов после такой встречи весь день не находил себе места, находясь в какой-то прострации и бесконечно погружаясь в тягостные воспоминания.
— Сегодня скобки снимаем с раневого покрытия, — прозвучал за спиной голос медсестры. Повернувшись, он увидел, как Марина протягивает ему перчатки, а в другой руке держит стерильный свёрток со скобкоснимателем. Платонов надел перчатки, взял инструмент, посмотрел на пациента на кушетке.
— Ну что, Юсупов, — обратился он таксисту-узбеку, что пару недель назад полусонный и пьяный тушил горящую машину. — Выздоравливать пора начинать…
Платонов присел рядом с ним на табуреточку, положил возле раны салфетку, куда собирался складывать снятые скобки, и вдруг спросил:
— Слушай, а ты знаешь, что твоё имя значит? На вашем, на узбекском.
— Джафар? — переспросил Юсупов, настороженно глядя на скобкосниматель в руках хирурга. — Конечно, знаю. Райский ручей. Источник. Нам в детстве всем всегда рассказывают.
— Похоже, что ручеёк-то алкогольный, — сокрушённо вздохнул Виктор. — Источник этилового спирта. И как ты ещё таксистом работаешь… Сил на вас нет, все жалуются постоянно. То пьяные приезжаете, то накуренные. Поставишь в приложении единицу, так вы через неделю уже в другом такси всплываете.
— Зачем так обижаешь, доктор? — Джафар чуть не вскочил с кушетки, и только Марина, стоя рядом, надавила ему на плечо и смогла удержать. — Я тогда не ехал никуда. И пьяный вообще никогда не ездил. У меня в тот день жена родила, я по телефону узнал, Юлдуз моя, умничка, золотце! Между прочим, «звезда» по-нашему значит! Я на обочину встал, программу для заказов на телефоне выключил, ехать никуда не хотел, в магазине купил ма-а-аленькую бутылочку коньяка, хорошего коньяка, буду уходить отсюда, и тебе такой куплю, доктор! Выпил от радости и заснул. Просыпаюсь — ночь уже, и стучит кто-то в стекло. Я опустил его, а они ехать хотели. Один такой наглый и злой сказал: «Эээ, да у него из машины перегаром несёт! Узбеки, алкаши, уроды!» Матерился сильно. Я окно закрыл и дверь заблокировал. А они какую-то бутылку пластмассовую достали и на капот мне налили, а один спичку туда бросил…
Платонов слушал это и чувствовал, как много стереотипов в его голове о пьяных таксистах сейчас рассыпались в пыль. Было обидно за этого Джафара, которому русские гопники подожгли машину, потому что он спал в ней после ночной смены, выпив на радостях по поводу рождения ребёнка. Сам Виктор знал эту историю далеко не во всех подробностях — поступал Юсупов в выходной день по дежурству и анамнез рассказывал не ему. До Платонова дошла лишь скудная информация, изложенная дежурным хирургом: «Будучи в состоянии алкогольного опьянения, был подожжён в собственном автомобиле неустановленными лицами».
— … Я огнетушитель схватил, выпрыгнул из машины, а мне кто-то ногу подставил, и я чувствую — пахнет керосином сильно. Они мне на спину плеснули. Я не сразу понял, откуда пахнет. Понял, когда спина загорелась. Стал снимать куртку, руки пожёг… И машина тоже пропала, хозяйская была…
— Родила твоя Юлдуз кого? — перебил разгорячённого воспоминаниями Джафара Платонов.
— Маа-а-альчика! — тут же улыбнулся Юсупов, позабыв про обидчиков. — Сын у меня, доктор! Азамат!
Платонов почувствовал, как у него самого от этой чужой радости стало легче на душе. Он смотрел на Джафара — и Лариса, оставшаяся в коридоре, показалась ему какой-то далёкой и чужой проблемой.
Что, в принципе, так и было.
Аккуратно действуя скобкоснимателем, Платонов убрал раневое покрытие с закреплённых лоскутов на руках и правой ноге Джафара, внимательно осмотрел сами лоскуты, остался довольным их темно-розовым цветом и попросил Марину сделать повязку с раствором хлоргексидина.
— Я бетадинчик капну немного, — уточнила медсестра. — Юсупов, у вас аллергии на йод нет?
— Никогда не было, Марина, — радуясь тому, что неприятная процедура закончилась, ответил Джафар. — Доктор, а когда остальные скобки снимать?
И он показал на те, которыми крепились пересаженные лоскуты.
— Через три дня, — уточнил Платонов. — А там и до выписки недалеко, скоро сына своего увидишь.
Виктор встал с табуретки, снял перчатки и собрался уже выходить, но вдруг передумал и сказал:
— Марина, можно вас попросить? Пока вы не начали повязки накладывать.
Медсестра добавила бетадина в лоток, сделав хлоргексидин похожим на квас, положила туда большую марлевую салфетку и повернулась к Платонову с немым вопросом.
— Посмотрите в коридоре — женщина, что тогда сидела там, с пакетами, она ушла? — попросил Виктор. Марина решительно подошла к двери, открыла её, выглянула, посмотрела в обе стороны коридора.
— Пусто, — обернувшись, сказала она Платонову. — Можно…
Виктор вышел из перевязочной, тоже осмотрелся и не увидел ни Ларисы, ни пакетов.
— Что за человек? Стоит только подумать о ней, как уже мозги набекрень, — прокомментировал эту ситуацию Платонов. Найти душевные силы на ещё одну возможную встречу с Ларисой он вряд ли бы смог, и поэтому выяснением причин её визита сюда решил не заниматься. Поняв, что уже долго стоит соляным столпом посреди коридора, Виктор вернулся в ординаторскую.
— … И вот наш министр здравоохранения считает модель этого самого здравоохранения эталонной! — услышал он с порога голос Лазарева. — Я иногда думаю — они там трезвые с трибун говорят?
— Они как декабристы, — ответил ему с дивана Москалёв. — Страшно далеки от народа. А пациенты из-за них путают здравоохранение с медициной, совершенно не понимая, что одно — это административная структура, а второе — ремесло.
— Я бы так не упрощал, — заведующий прошёл в сторону хозяйственной комнаты, щёлкнул там кнопкой чайника. — Ремесло — это как-то слишком получается. У нас всё-таки интеллектуально сложная профессия, мы не подковы куём.
Платонов вернулся в своё кресло и прислушался к разговору. Позиции спорщиков были чёткими и понятными. Петрович, представитель старой школы, чувствовал, как растёт разрыв между советской медициной и теперешним состоянием системы. Был он этим крайне недоволен, видя призрак «золотого тельца» в глазах подрастающего поколения. Москалёв ничего не имел против зарабатывания денег при помощи врачебного профессионализма, ратовал за продвижение доказательной медицины и сожалел о плохом знании английского языка, что не давало ему в полной мере развиваться при помощи Pubmed и других современных библиотек.
— Меня как-то друзья спросили, — возмущённый аргументами Москалёва о деньгах, заводился Лазарев. — «Скажи, что ты думаешь о медицине?» А я этого вопроса не понимаю, потому что медицины в том виде, в каком они себе её представляют, не существует.
— Это в каком «таком виде»? — поспешил вставить свой вопрос Москалёв, чтобы понимать, с чем именно предстоит спорить.
— Они считают, что медицина — она должна быть наподобие армии, — развёл руками Петрович. — Чтобы один начальник, типа министра обороны. От него идут… должны идти, — поправился Лазарев, — точные и правильные приказы к нижестоящим структурам. У всех одни и те же первоисточники, одни и те же алгоритмы. По своим никто не стреляет, все приказы исполняются. И если что-то не работает или работает неправильно, то по цепочке можно всё в обратную сторону отследить и найти того, кто ошибся. Ошибку исправить, а виновного наказать.
— И что в таком видении плохого? — спросил Москалёв.
— В том, что система не просто плохо работает. Она не существует, как система, — вставил своё слово Платонов, пока Лазарев собирался с мыслями. — Алексей Петрович, сделайте себе кофе, а я пока отвечу молодому поколению.
Лазарев махнул рукой и скрылся за дверью. Послышался звон кружек, скрип дверцы шкафчика.
— Медицина как система — она, может, где-то и есть, — Виктор пожал плечами. — В далёкой-далёкой Галактике… Но вот я — уверен, что и ты со мной согласишься, — вижу отнюдь не систему. Я знаю трёх хирургов, двух терапевтов, парочку анестезиологов-реаниматологов, по одному рентгенологу и инфекционисту, несколько хороших сестёр. Да, был ещё когда-то мой дед, который уже, к большому сожалению, умер. Он
