Индекс Франка - Иван Панкратов
— Иди работай, — сквозь зубы сказал он себе. Встал, зачем-то разгладил полы халата, и без того жёсткие от крахмала, и вышел к пациенту.
Нефёдов к этому времени уже убрал телефон и напряженно ждал встречи с доктором. Они встретились взглядами — и вдруг Платонов понял, что лейтенант его боится.
— Игорь… — Виктор слегка закашлялся, но сумел подавить в себе нервозность. — Игорь Семёнович, расскажите, на что вы жалуетесь. Только коротко и простыми словами, без длинных предисловий.
— У меня живот болит, — тихо сказал Нефёдов. — Справа, вот тут. Тошнит немного.
— Как давно болит?
— Часов шесть примерно, — лейтенант принял правила игры — только отвечать на вопросы и не искать в них и в самой ситуации никакого подтекста. — Сразу после ужина заболел. Сначала думал, что желудок, а потом…
— А потом переместилось вправо и вниз? — уточнил Платонов.
— Да.
— Как шесть часов назад и как сейчас — вам лучше, хуже или одинаково?
— Думаю, что хуже, — сказал Нефёдов. — Тошнить стало. Уже часа два. Но не так чтобы сильно. Рвать не тянет.
— Алкоголь?
— Сегодня не довелось употреблять. У нас был вечерний выезд на следственные мероприятия, а я за рулём. В принципе, во время езды и заметил, что болеть стало сильней. На каждой ямке живот отзывался.
— Было ли что-то подобное раньше?
— Никогда.
Виктор сложил руки на груди, посмотрел в сторону, словно прикидывая, что же ещё спросить. Он чувствовал, что у Нефёдова на языке вертятся встречные вопросы и предложения, но давать ему свободу в выражении своих мыслей не стоило. Чтобы не упустить инициативу, Платонов сказал:
— Ложитесь вот сюда головой, я живот посмотрю… Осторожней, тут раковина, не ударьтесь.
Об аккуратности он упомянул машинально, потому что смотрел на этой кушетке за годы работы уже не одну сотню пациентов, и список дежурных вопросов и фраз был примерно постоянным. Но если бы Нефёдов набил себе шишку, ударившись об умывальник, Платонов бы не сильно расстроился.
Лейтенант медленно и осторожно скинул обувь и лёг на кушетку — сначала набок, а следом уже повернулся на спину. Он отчётливо щадил правую половину живота.
— Ноги согните в коленях, — попросил Виктор. — Брюки расстегните и спустите до лобка. Рубашку поднимите вверх.
Стандартные подготовительные просьбы. Когда Нефёдов их выполнил, Платонов, не садясь рядом, попросил:
— Подышите животом. Глубоко. Сначала вдох на максимум… а теперь втяните в себя, как под ремень… И ещё раз…
При втягивании Нефёдов ощутимо морщился и старался остановить движение как можно быстрей. Платонов продолжил программу осмотра по своим привычным алгоритмам и попросил ещё:
— Теперь надуйте живот как барабан и задержите дыхание…
Все эти вопросы были нужны ему для того, чтобы потянуть время. Скоро из лаборатории позвонят и дадут уровень лейкоцитоза — осталось только проверить раздражение брюшины, и диагноз был, в принципе, готов. Но Платонов хотел извлечь максимальную выгоду из ситуации — причём он сам до конца не понимал, какую.
Обстучав надутый живот и определив — в очередной раз — зону болезненности в правой подвздошной области, Виктор сел рядом, опершись правым локтем на его согнутые колени, дал команду дышать как обычно, сделать живот мягким и не мешать пальпации. Лейтенант смотрел на него с явным недоверием, будто был уверен, что хирург сейчас найдёт у него самую болезненную точку и внезапно ударит в неё. Виктор же пальпировал неторопливо, против часовой стрелки, от самого безболезненного участка к максимально заинтересованному. Справа внизу он аккуратно прижал пальцами брюшную стенку, ощутив мышечную защиту и заметив на лице небольшую гримасу.
— Я держу — больно?
Нефёдов кивнул.
— Вы постепенно привыкаете к этой боли? — уточнил он, не отпуская руки.
Ещё один согласный кивок.
И Платонов резко отдёрнул руку. Пациент охнул и сложился пополам. Последовавший за этим протяжный стон окончательно подтвердил диагностические догадки Виктора.
У дежурной сестры зазвонил телефон, а через несколько секунд он услышал её громкий голос:
— У Нефёдова лейкоцитоз четырнадцать и шесть!
— Что это значит? — сквозь зубы спросил лейтенант.
— А это значит, Игорь Семёнович, что у вас с очень высокой вероятностью острый аппендицит. Вас надо оперировать. Вы когда ели-пили последний раз?
— Я ужинал… в шесть вечера примерно, я же говорил, — прошептал Нефёдов. — Что ж так больно… А можно укольчик?
Платонов встал с кушетки, посмотрел на него сверху вниз и позвал медсестру.
— Перчатку мне и вазелин.
Лейтенант посмотрел на него с удивлением.
— Это ещё зачем?
— Есть такое понятие — диагностическая программа, — ответил Виктор в ожидании требуемого. — И надо выполнить всё, чтобы в итоге получить диагноз и принять решение по дальнейшей тактике.
…Когда Нефёдов был осмотрен пальцем ректально, Платонов скинул перчатку в лоток и сказал:
— С этой минуты — не есть, не пить, не курить. Я прооперирую вас в течение двух часов. Оформляйте историю, — это он сказал уже сестре. — ЭКГ тоже снимите, и пусть терапевт глянет перед операцией…
Спустя примерно час он заглянул в операционную с чашкой кофе. Нефёдов лежал на столе, обе руки привязаны к откидным столикам, в кубитальную вену потихоньку капал физраствор. Санитарка обвязывала его выше колен свёрнутой простыней, заматывая на большой узел под операционным столом.
— А это зачем? — услышал он тихий голос пациента.
— Вы в наркозе можете совершать всякие неконтролируемые движения, — пояснил анестезиолог. — Хирургу это вряд ли понравится, а в самый ответственный момент может и помешать.
— Да, — сказал из-за головы Нефёдова Виктор. — Хирургу это может не понравиться.
И он встал так, чтобы лейтенант его увидел. Платонов не подумал, как он собирался пить кофе в маске, но это и не понадобилось. Нефёдов увидел его, увидел в руках чашку.
— Хирургу вообще много чего может не понравиться, — сурово сказал Виктор. — И чаще всего, как тут правильно заметили — в самый ответственный момент. Правда, Ирина? — и он вопросительно взглянул на Потанину, которая в этот момент накрывала столик с инструментами. От неожиданности у неё упал на кафельный пол пинцет.
— Правда, — ответил за неё Платонов, наступил на пинцет ногой, чтобы, как гласит врачебная примета, больные больше не поступали, приподнял кофе, как бокал с вином, и сказал:
— Ваше здоровье, Игорь Семёнович.
После чего свободной рукой поправил операционные штаны, подмигнул Нефёдову и, не дожидаясь его реакции, вышел в предоперационную. Кофе он тут же вылил в раковину, открыл воду и начал мыться на операцию…
Всё прошло в штатном режиме. Обыкновенный флегмонозный аппендицит, без каких-либо особенностей расположений, без спаек. Эдакий студенческий вариант, где операционная сестра в качестве ассистента вполне справлялась со своими обязанностями и успевала придерживать крючки. Платонов работал, брал инструменты, просил тупферы, а сам смотрел на Потанину, на её длинные красивые ресницы, на тонкие пальцы в темно-синих перчатках и думал, что пришла пора сменить эти отношения на более безопасные. Служебные романы обычно до добра не доводят, а вот до следственного комитета — пожалуйста. Так что имелся смысл тихо развернуться и оставить женщину, ставшую объектом интереса, пусть и любовного, у следственных органов.
Утром он навестил в палате Нефёдова — откинул одеяло, взглянул краем глаза на повязку. Лейтенант, сладко спавший после промедола, вздрогнул, открыл глаза и ухватил Платонова за руку:
— Там всё нормально было? — спросил он его хриплым голосом.
— А что там могло быть не нормально? — ответил вопросом на вопрос Виктор.
— Ну… я не знаю… может… А салфетку там никакую не забыли? Или зажим?
— Или учебник по хирургии, — в тон ему сказал Платонов. — Или табельное оружие. Не ссы, лейтенант. Я таким образом счёты не свожу. А ты задумайся — только сделал гадость человеку и сразу к нему на стол попал. Может, это знак тебе?
Нефёдов отпустил руку. Платонов вышел в коридор, записал в истории болезни утренний дневник и отправился на сдачу дежурства. Больше с Потаниной они вне операционной не встречались, а в день выписки Нефёдов передал ему пакет с яблоками и коньяком (правда, не сам, а через дневального).
И только спустя много лет Виктор понял простую вещь — весь этот
