Чудо как предчувствие. Современные писатели о невероятном, простом, удивительном - Евгений Германович Водолазкин
Пришла осень. Когда-то Вероника шла с мамой в первый раз в музыкальную школу. На асфальте кое-где лежали ярко-желтые листья, солнце светило в стекла, и слышалось с верхнего этажа, за стеклами, пение детей. Началась учеба в консерватории. На занятиях Веронике хотелось спать, удерживать внимание было трудно, голоса преподавателей доносились откуда-то издалека, сквозь толщу воды. Контакта с однокурсниками как такового не было, он и не казался нужным — а зачем? Детское пение изнутри света, из того первого утра, продолжало длиться, теперь оно длилось в консерватории. Оно всегда длится там, где поют вместе, а другого контакта, других отношений, кроме совместного звучания голосов и музыки, или совместной тишины, или внимания к голосу и музыке друга, было не нужно.
Фея продолжала прилетать, Сказочник продолжал складывать истории. Вероника с мамой приехали на дачу на выходные. Мама теперь все время ходила в черно-синей одежде — в цветах Феи. На даче продолжали цвести осенние хризантемы, астры, гладиолусы, лилии. Вероника погружалась в мир цветов. Она вдруг вспомнила, что в детстве, только научившись коряво писать печатными буквами, сочинила поэму, тоже корявую, детскую, топорщащуюся и угловатую. Поэма была — как будто впервые лепишь из глины или вырезаешь из дерева. Слова в сложении друг с другом обнаруживали силу и твердость, палочки букв едва удерживались напряжением руки, а поэма жила чувством, ритмом и фантазией. Это была поэма-сказка про отношения Фиалки и Розы. Фиалки и розы на даче сажал дедушка. Та фиалка из детства была фиолетовой с очень темными краями, тоже в цветах Феи. Розочка была нежно-розовой, это была сама Вероника. В поэме Фиалка была госпожой, которая заставляла Розу служить ей, а Роза не хотела, и они воевали. Это была баллада о войне между властной и коварной Фиалкой и нежной и чистой Розой. Вероника тогда прочитала свою поэму цветам, и они признали ее Великим Мастером. Сказали: «Ты можешь недоступное нам, хотя каждый из нас — Великий Мастер. В каждом камушке на дороге и в каждой песчинке живет Великий, стоящий за гончарным кругом. Великий потому, что он чуть сдвинул завесу тьмы. В каждой крупинке вещества есть гончарная стойка. Когда-то кто-то встал за гончарную стойку впервые и создал кружку[6]. Тогда была только одна гончарная стойка. И за нее встал один из семерых, живших до творения. Он вообразил, что по кружке ходят люди, и они там появились. Остальные шестеро подрались, потому что каждый хотел тоже быть Творцом. Тогда седьмой брат построил для них из глины еще шесть гончарных стоек. И каждый встал за свою стойку, и все они тоже вообразили узоры на волшебной глине, о которых они мечтали. Потом они сделали Землю, и Солнце из глины, и Космос. Они долго стояли за своими стойками, а потом все легли спать на все воскресенье».
Вероника с детства знала, что у Великого Мастера должны быть синие глаза с черной каймой. Дедушка подарил ей книжку советского писателя Радия Погодина, и ей больше всего запомнился рассказ «Маков цвет». Там была фраза: «Красота — цветок с черной каймой». Еще там был мальчик Полувовка — ослепленный мастер, который видел лицо Бога. После того как Вероника прочитала эту сказку в семь лет, ее долго преследовали странные и страшные сны. Фараон повелел извлечь глаза Полувовки из глазниц и вставить вместо них синие драгоценные камни. Вероника понимала, что настоящий мастер всегда слепой, потому что его глаза видели то, что не могут вынести глаза человека. И такие слепые глаза представлялись ей видящими Бога и не видящими мир, смотрящими в никуда, синими, с черной каймой. Синие драгоценные камни в глазах Полувовки совместились у нее с цветком мака в названии рассказа. Мак тоже рос у них на участке, но дедушка сажал красные маки, хотя Вероника знала от него, что бывают и синие. Дедушка когда-то ездил от Института востоковедения в Гималаи, привез оттуда семена голубого мака, но вырастить его не получилось. Дедушка пытался создать нужные для цветка условия, но всходы погибли. Мак, который не смог вырастить даже дедушка, представлялся Веронике именно таким, как глаза Великого Мастера: синим, с черной каймой. Хотя она знала по обычным красным макам, что черная у них не кайма, а сердцевинка.
В роду Вероники синие глаза были со стороны бабушки, от живших в деревне в Тульской области народных знахарок. Там они жили поколение за поколением и передавали свой дар от бабушки к внучке. Вероникиной бабушке ее бабушка дар не передала, а передала ее сестре Алле Алексеевне. У бабушки глаза были очень красивые, большие, но скорее голубые, чем синие, а у Аллы Алексеевны глаза были действительно синие с черной каймой, но Вероника никогда не слышала, чтобы она пользовалась этим даром. В разговорах о таких вещах она всегда давала понять, что ей это неблизко. С Вероникой Алла Алексеевна по просьбе мамы когда-то провела несколько уроков музыки для подготовки к музыкальной школе, но вскоре занятия прекратились, потому что Алла Алексеевна не очень умела общаться с маленькими детьми и предпочла порекомендовать Вероникиной маме свою приятельницу. У самой Вероники были глаза тоже большие и похожие на глаза бабушки и Аллы Алексеевны, но уже даже не голубые, а серые, но с большими лимбальными кольцами — черной каймой.
Черная кайма у синего цветка — это память о несотворенном, обводка бытия меоном. В тот миг, когда солнце еще не успело сесть, но уже взошло, се́рдца не успела коснуться тьма. И это память Всегда: нерукотворный сад, ниспадающий в белое, внутри того сна в детском поту и огромный мир цветов, бабочек, росы, пыльцы, былинок, во всеобщей любви творенья. Там живут маленькие для людей существа, но на самом деле их мир огромен. Для самых маленьких из них каждый наш холмик на ладони така-а-ая большая гора, а капля росы в чашечке люпина — это тако-о-ое необъятное море. Это жители Рая, маленькие ни, у них нет ничего своего. У них нет сущности. Существа Не слишком большие для Рая. Они отрицают данность и через отрицание мира утверждают свободу. Маленькие ни просто играют и радуются, они и претендовать не могут на отрицание, мерцают, как свет на паутинках. Самые маленькие из них самые бо́льшие, их мир самый распахнутый,
