Чудо как предчувствие. Современные писатели о невероятном, простом, удивительном - Евгений Германович Водолазкин
Вероника помнила палаточные лагеря, красивых необычных людей в волшебной одежде. У мамы было длинное зеленое платье, которое она сама сшила по найденным в книгах ирландским выкройкам XVI века. Были и другие платья эльфийских принцесс, волшебниц, фей… Вероника вдруг поняла, что тема с Феей в ее жизни пришла также из этого волшебного леса с Самайнами и Бельтайнами. Казалось бы, это было очевидно, но настолько разумелось само собой, что Вероника об этом даже никогда не думала.
Она вспомнила мамин рассказ про Самайн: в этот день меняется власть в мире Фей. Феи Благого двора уходят, летнюю красоту жизни покрывает тьма. Осень, зима, великая смерть, приводящая к власти других Детей Грёзы, фей Неблагого двора. Момент перехода — разлом и встреча благих и неблагих. Летние белокурые феечки радовались, жили светло, бесконечно танцевали среди цветов. Но чем ближе подступала осень, тем грустнее они становились. Оттого позднее лето всегда наполнено неуловимой печалью, и очертания мира становятся прозрачней и ярче. Феечки чувствуют, что они устают, что скоро им пора спать, что весь их светлый хрустальный мир скоро погибнет, потому что другой, темный двор подходит все ближе и скоро они не смогут сопротивляться и должны будут уйти. С приходом осени все чаще светлые феечки засыпают среди опавших листьев, под кронами еще светлого леса. Приходит Самайн, и начинается страшное Волшебство черных фей, их безумие, отчаяние, ничем не ограниченная свобода, в воздухе носятся черные тени, рукава-крылья, звучат литании тьмы, и последние белокурые феечки замолкают, забывают про все и засыпают.
В те последние выходные на даче мама позвала Веронику погулять в Сыроежкин лес. В этой части леса традиционно было много грибов, и далеко не только сыроежки. Вероника с мамой зашли поглубже в лес и развели костер. С собой были бутерброды, печенье, чай и немного ягодного ликера. День был светлый, мягкий, но воздух уже казался колким от холода. На полянке рядом с костром порхали осенние бабочки. «Прощай, солнце», — говорила большая сосна, под которой они сделали приют. — «Прощай, лето», — говорил мир. Маленькая бабочка села на руку Ольги-Вионы, как раз когда она открыла ликер и сделала пару глотков. Вероника в этот момент подумала, что бабочка тоже хочет пить, хочет сладкого ликера, а для мамы этот ликер как нектар из цветка для бабочки. И что впереди для этой бабочки — может быть, зимовка, а может быть, смерть. А в желтых осенних листьях под кронами облетающего леса спрятаны лица белокурых существ, заснувших посреди светлого дня радости и игры, который никогда не должен был закончиться. Сердцем они, конечно, чувствовали, что приходит конец, но также чувствовали, что этого просто не может быть, продолжали играть, танцевать, а потом ложились куда-нибудь отдохнуть и на миг закрывали глаза. Происходило это внутри разрушенной и навек застывшей вспышки, где бесконечно любящий Создатель всех снов, историй и сказок, у которого в час рожденья были волосы белые, как снег, и очи — белоснежные звезды, и хотя сам Он был мертв, и им, и Ему в акафисте за Единоумершего обещали, что солнце зайдет лишь на миг и каждый вернется в отечество свое, где светлое солнце, правда Божия просвещает поющих: Аллилуиа.
Продолжение следует
Александр Цыпкин
Верить и не думать
(Из цикла «Министерство Всего Хорошего»)
— Варвара, ну ты пойми, это совершенно другой размах бизнеса. Да, я понимаю, без меня ты сама всем управляешь, но, если мы объединимся, обещаю тебе в управленческие решения сильно не лезть, да и контроль все равно останется у тебя. Ты подумай, ведь ты что-то хочешь оставить Лизе, мощное и, главное, защищенное. Со мной это гарантированно.
— Да ладно Лизе… Ей всего семь лет.
— О, поверь мне, семь лет в семнадцать превратятся быстро, а потом и в двадцать семь, тридцать семь… И раз — уже нужно что-то ей оставлять. Молодость проходит, к сожалению. И ее, и наша с тобой тоже. Ну ладно, ты подумай.
— Подумаю, Игорь, подумаю.
Лиза сидела на берегу озера и смотрела за отражением облаков в неподвижной воде. Они напоминали ей то разных животных, то горы снега, то огромные грибы. В семь лет фантазия особо ничем не ограничена, и поэтому, где реальность, а где иллюзия, Лиза не всегда могла осознать. Иногда Лиза воображала, что это она управляет изменениями белых гигантов: захочет — они плывут вправо, а передумает — стоят на месте или просто исчезают.
— Верни, пожалуйста, слона, зачем ты его убрала?
Лиза подпрыгнула. Рядом с ней присел мальчик, как ей показалось, если и старше нее, то на год, на нем были синие шорты и футболка, как раз со слонами.
— Откуда ты знаешь, что я играла с облаком-слоном? И вообще, откуда ты тут?
— Просто мне очень понравилось облако, и вдруг оно стало превращаться из слона в какую-то гору. А кроме тебя, тут никого нет. Я живу вот за тем пляжем. Пришел в гости.
Он указал рукой в сторону песчаного пятна справа от дома Лизиной мамы. До него расстояние не меньше километра, но изгиб берега позволял видеть с того места, где они сидели.
— Ничего себе… и тебе разрешают гулять так далеко одному?! — изумилась Лиза.
— Не разрешают, но бабушка думает, что я днем сплю, и сама идет спать, ну я и сбегаю. Только ты своей маме не рассказывай, а то она на меня пожалуется.
— Не расскажу. А как ты сюда прошел? Тут же везде забор. — Лиза считала себя очень умной и наблюдательной.
Забор и правда выглядел масштабно. Мама Лизы, Варвара Глинская, трудилась крупным предпринимателем и могла себе позволить участок не только большой, но и с собственной береговой линией. По документам, конечно, было иначе, но в ряде случаев деньги меняют географию. Имение требовало ограды, и ее соорудили на
