Mittelreich - Йозеф Бирбихлер
Позже, через неделю, они возвращаться посреди ночи и находить все люди, которых не нашли раньше, потому что они уже были не так осторожны. И все люди с чердака отправляются в концлагерь и позднее все умирать. Только младенец мертвый еще раньше. Потому что умер от жажды и голода, потому что не мог уже пить из груди мертвая мать. Мужчина, который убил женщина, чтобы другие могли жить, тоже попал в концлагерь в Дахау. И там он должен был работать в аптека, где врачи делать эксперименты над пленники. Он сын контрабандиста из Штайнермюле, учился в Праге на аптекаря, и нацисты могут использовать его для научный опыт. И он смешивал много химические материалы, поэтому умерли много заключенные. А потом он выжил и женился на женщина, которая уже имеет шесть детей от другие мужчины, потому что он все время винить себя в убийстве молодая женщина с младенец, ведь младенец остался один и умер от жажда. Он думал, что может исправить, с другими детьми. Но он не может.
Туцек несколько раз медленно качнул головой и улыбнулся. Затем снова взглянул на юного племянника.
– Ты понимать, почему я спрашивать, видел ты концлагерь и эсэсовца в концлагере. Я спрашивать, потому что я тот мужчина. А та женщина был моя жена, младенец моя дочь. И всегда, как я думаю про эта история, я смеюсь, хотя, может, история не очень смешная. Но когда я про это думать, что те люди жили на неделю дольше, я смеяться, потому что они боялись, они боялись на неделю больше, и только моя жена, которая я задушить, не боялась в ту неделю. И когда ты делать шутка про концлагерь и эсэсовца, а ты никогда не видел, я тоже смеяться, потому что ты ничего не бояться, как моя мертвая жена и младенец, потому что тоже ничего не знаешь, потому что ты уже все равно как мертвый.
Туцек глуповато хихикнул, уже не владея собой. Хихикая, он встал и вышел из кухни, остальные продолжали сидеть, смущенные, но не потрясенные сверх меры. Только Ценц присвистнул сквозь зубы и бросил:
– Значит, этот тип пришил жену!
Он встал и заявил, что уже почти половина восьмого вечера и пора бы расходиться.
Туцек прошел из кухни в конюшню, где до этого оставил пальто, накинул на плечи, спустившись в ледник, а потом еще раз заглянул в кухню и напомнил всем в последний раз, что с самого начала обещал захватывающую и веселую – это для него особенно важно, он безудержно хихикал – историю и что история, которую он рассказал в последний раз, была веселой…
Он покинул дом, прошел через сад над Эггнфельдом, проследовал к лесочку, в тени которого скрывалась заросшая кустарником дорога через овраг, где раньше ездили повозки и ходили люди, – дорога вела от дома Лассберга в Фихтелькам к Банкерлю, откуда открывался прекрасный вид на горы, а внизу, в доме размером с гараж по соседству с домом Лассберга ждали женщина и восемь незаконнорожденных детей, – овраг, который теперь служил помойкой, и там, среди мусора, повесился.
Как записал впоследствии в конце отчета полицейский Зееталер, который составлял протокол, ветка чуть не сломалась под весом тяжелого мужчины. Однако выдержала.
☨
Основной чертой людей стало упорство. Они упорно работали, выбираясь из передряги с проигранной войной и избавляясь от дурной репутации, которую заработали в мире из-за этой войны и сопутствующих обстоятельств. Поначалу это было долгом, который они угрюмо исполняли под кнутом оккупантов. Военное правительство выпускало постановления, и им послушно следовали. А что можно было поделать? Монополия на применение силы оказалась в руках оккупантов, а с другой стороны, не так просто смириться с мыслью, что абсолютно все было плохо в те двенадцать лет, когда страна вела невиданную прежде борьбу за место под солнцем. За те годы в людях выросло национальное самосознание, которому теперь вдруг отказано в праве на существование. Первые годы ушли на то, чтобы сориентироваться. Они подстраивались как под новые постановления, исполняя их, насколько необходимо, так и под упреки и обвинения, соглашаясь с ними, насколько возможно. Неудобная поза поклона была не слишком утомительной, да и длилась не слишком долго. Победителям было невыгодно держать их в согбенном положении, так не извлечешь энергии, а без энергии не получишь прибыли. Вскоре униженное положение, присущее собаке, но иногда применимое и к человеку, приелось. Обеим сторонам стало ясно, что так новое государство не построить, и люди начали выпрямлять спины. Вождь, который в совершенстве освоил эту осанку, нашелся быстро, и при нем возникло новое государство: государство Аденауэра. И тут вдруг появился Старый Зепп, работник, о котором уже почти забыли, он возник из выгребной ямы и немного смягчил времена Аденауэра, не умаляя их значения. Никто не знал, что творилось в его душе, когда он в полном одиночестве бродил по темной выгребной яме среди фекалий и червей толщиной в сантиметр. Сам он впоследствии тоже не сказал об этом ни слова. Старый Зепп разделся до серо-коричнево-желтых подштанников и вошел в озеро. Там он пробыл долго, несмотря на холод, – весна еще не пришла, насколько я помню, – и все видели, как его кожа медленно синела. Выбравшись, он сказал только: «Готово». И пошел в свою комнату рядом с хлевом, не обратив внимания на предложение хозяйки налить горячую ванну на втором этаже, чтобы он не заболел.
