Мулен Руж - Пьер Ла Мюр
– Замечательно! Просто великолепно! Замечательно! – восклицал Винсент, и каждое последующее восклицание получалось более восторженным, чем предыдущее. – Это гораздо, гораздо лучше, чем та твоя большая картина! Девушки совсем как живые. Видно, как они танцуют. Я слышу музыку, чувствую толпу, ощущаю атмосферу этого места. Это радость жизни! Но почему ты ее не закончил?
– У меня не было времени. К тому же мой отец обругал это порнографией.
– Ты обязательно должен ее закончить! – убежденно вскричал Винсент.
– Закончу. Когда-нибудь. Только не волнуйся ты так. Я всегда считал голландцев флегматичными, а ты, наверное, исключение, подтверждающее правило. Я рад, что тебе понравилось. Мне самому, признаться, тоже нравится. Если бы у меня только была возможность, я бы только и делал, что писал такие вот вещи.
– Так что же тебе мешает?
– Видишь ли, я хочу, чтобы меня приняли в Салон, а с девчонками, танцующими канкан, туда не попадешь. А теперь покажи мне свои рисунки. А то лампа уже догорает.
Винсент неохотно вернул картину на место, после чего уселся за стол и принялся развязывать ленточки на папке.
– Пожалуйста, не забывай, что я новичок, – предупредил он. – Никогда не бывал в мастерской, никогда не учился рисовать. – С этими словами он протянул вырванный из блокнота лист с потрепанными, загнутыми углами. – Вот, это один из самых первых рисунков. Копия Милле, я срисовал это из книги.
Один за другим он передавал рисунки через стол.
– Это роттердамские рыбаки… Это старый ткач… Это моя знакомая девушка… Это крестьяне из Брабанта. Мы зовем их пожирателями картошки.
Когда дошла очередь до последнего рисунка, лампа в студии почти погасла.
– Вот, это все. Ну и что ты думаешь? – Голос Винсента дрожал от волнения. – Как по-твоему, смогу я стать художником?
Анри медленно отложил рисунок. Еще мгновение он разглядывал Винсента, пораженный скромностью этого взрослого мужчины с усеянным веснушками лицом, напряженно глядевшего через стол.
– Ты сам не знаешь? Но, Винсент, это же замечательно. Отличные рисунки. Великолепные! Неужели ты можешь сомневаться в них… или себе?
– Правда? Ты правда так считаешь? – Голос Винсента сорвался от волнения, словно в душе художника вдруг сорвалась потайная пружина. – И не говоришь это просто из вежливости? Ты действительно считаешь, что я еще могу стать художником?
– Стать? Но, Винсент, ты им уже стал!
Винсент поморщился, не в силах справиться с нахлынувшими чувствами.
– Спасибо. Спасибо, Анри, – запинаясь, проговорил он. – Ты даже не представляешь, что это значит для меня. Мне было так важно услышать от кого-то хорошие слова.
Какое-то время они молча глядели друг на друга, улыбались, не зная, как выразить словами эмоции.
– Я тебя понимаю, – кивнул Анри. – Я ужасно рад, что ты приехал в Париж. Честное слово. – Он беспомощно пожал плечами, словно извиняясь за неуместность своих слов, и встал из-за стола. – Ну что, пойдем в «Нувель» и возьмем по пиву.
В это время в дверь тихонько постучали. В комнату вошла мадам Лубэ, в руках у нее был поднос, на котором дымились два стакана.
Анри подмигнул Винсенту.
– Ну, что я тебе говорил? – прошептал он.
Зима была еще в разгаре, когда Анри заметил перемены, произошедшие с друзьями. Они по-прежнему спорили об искусстве и женщинах, грозились плюнуть в рожу, дымили трубками друг другу в лицо и хвастались своей сообразительностью, остроумием и непревзойденной мужественностью, однако за напускной бравадой начинало проскальзывать беспокойство и уныние, проявлявшиеся во внезапных возгласах сожаления и безрадостных вздохах.
– Помните, что старый ублюдок Дега сказал нам тогда у Агостины? – однажды вечером напомнил Гози. – Насчет того, что куча художников умирает от голода и мерзнет в дырявых башмаках. Тогда я плевать хотел на его карканье, но сейчас…
– Вот и я тоже, – тихонько вздохнул Анкетен. – Особенно когда думаю, какую замечательную работку мог бы получить на почте!
Гози нерешительно достал из кармана иллюстрированный каталог домашней утвари.
– На этом можно заработать кучу денег, – с жалким энтузиазмом начал он. Его палец ткнул в картинку с супницей. – Просто уму непостижимо, какие деньжищи могут отвалить за такую вот дрянь… Вот, а еще есть жалюзи. Никому не нужны цветные жалюзи, а?
Какое-то время друзья сидели молча, погрузившись в безрадостные раздумья. Все они в свое время хотели стать художниками. Что ж, очень скоро станут. И что потом? Каким образом, интересно знать, они заработают себе на жизнь? Теперь через налет богемности проглядывала самая настоящая тревога. Тонкое чутье французских мелких буржуа предостерегало, что жизнь состоит отнюдь не из бесконечного веселья в «Эли» или посиделок за кружкой пива в «Нувель», что бесконечные Дианы и Венеры, написанные под присмотром Кормона, возможно, и станут пропуском в Салон, однако данное обстоятельство отнюдь не гарантирует регулярных обедов.
– У меня, – с напускной небрежностью проговорил Анкетен, – есть знакомый малый, который готов заплатить двадцать пять франков за копию «Вознесения» Мурильо и двадцать семь за «Рождество». Вообще-то он берет все, что ты сможешь сделать.
Рашу объявил, что уже подал заявку на должность помощника музейного смотрителя.
– Конечно, жалованье самое маленькое, – с подчеркнутым смирением заметил он, – но на харч хватит.
Через несколько дней после того разговора Гренье вдруг спросил у Анри:
– Ты что-нибудь знаешь про обои?
Они завтракали в излюбленном бистро возле мастерской. За окнами начинала понемногу оживать улица Фонтен, наполняясь криками зеленщиков, толкавших перед собой нагруженные тележки, и оживленным переругиванием возниц. Домохозяйки в шлепанцах и с папильотками торговались с булочниками или оглядывали кочаны салата с видом Гамлета, обращавшегося к черепу. Старьевщики, которых легко было распознать по трем нахлобученным на голову шляпам, распевали старинные прибаутки. Склейщики фарфора звенели в крошечные колокольчики. Точильщики ножей склонялись над станками, от которых летели снопы искр. Лаяли бродячие собаки. Время от времени проходил стекольщик с деликатным грузом за спиной, с надеждой поглядывал по сторонам, ища взглядом разбитые окна и выкликая бессмертное «Стекло-о-о-о!».
Анри этот вид из окна казался шедевром, сошедшим с полотна Рембрандта, и он уже хотел поделиться с Гренье, но тот заговорил первым:
– Очень интересный бизнес, производство обоев. Хороший доход. И к тому же работа творческая. Например, вот ты знаешь, с чего начать, чтобы сделать хорошие обои?
– Не знаю, – признался Анри, жуя круассан. – Это ремесло.
– Ремесло! Черт побери, это же целое искусство! – Гренье подался вперед, перегнувшись через стол, и понизил голос: – Помнишь, во время рождественских праздников я познакомился с одной юной особой? Ее зовут Лили. И это действительно приличная девушка, а не одна из тех шлюх с Монмартра, что готовы переспать с каждым встречным. Она очень строгого воспитания. Ну, в общем,
