Мулен Руж - Пьер Ла Мюр
– Это не так! – возмущенно выкрикнул Анкетен. – Это все гениальность художника. Гений, мой бедный недоносок, подобен бриллианту. Его узнаешь с первого взгляда. Это бросается в глаза. И именно его ты видишь на картинах Рембрандта, Тициана, Леонардо! Ведь это же очевидно!
– Вот дерьмо! – воскликнул Анри, и Рашу одобрительно кивнул. – Если это так очевидно, то почему тогда муж Моны Лизы оказался слепцом? К твоему сведению, он отказался от портрета. Черт побери, если распознать гения так легко, если это бросается в глаза, то почему Лоренцо ди Медичи его не разглядел? Почему он заставлял Леонардо делать эскизы меню и костюмов для балов-маскарадов, вместо того чтобы дать гению спокойно работать! И если, как ты говоришь, любой способен определить гения, то почему же тогда люди смеялись над «Ночным дозором» Рембрандта и дали ему умереть в нищете? А Ватто, которому приходилось малевать вывески? А Тенирс, которому пришлось пустить слух о собственной смерти лишь ради того, чтобы его работы продались хоть за несколько франков? А Шарден, обменявший картину на жилет? Почему современники не заметили их гениальности, в то время как мы видим ее так отчетливо? И если уж мы такие умные и прозорливые в отношении старых мастеров, то почему же мы игнорируем ныне живущих художников? Откуда тебе знать, что, например, Сезанн не является величайшим гением и что в один прекрасный день его картины не повесят в Лувре рядом с твоим божественным Леонардо?
– А кто такой Сезанн? – спросил Винсент.
– Никто, – уверил его Гози, сидящий на другом конце стола. – Это просто Лотрек пытается умничать.
Рашу назидательно обратился к Анри:
– Возможно, кое в чем ты и прав, но это уже слишком. Любой дурак знает, что Сезанн рисовать не умеет. Его стыдятся даже импрессионисты. Они специально вывешивают его картины по углам, где их никто не увидит. – Он с отеческой укоризной поглядел на протеже: из этого маменькина сынка получился настоящий студент! – Черт побери, в Лувр не берут всех подряд. И твое заявление, что однажды Сезанн попадет в Лувр, звучит по крайней мере глупо. С тем же успехом я могу утверждать, что когда-нибудь и твои картины окажутся в Лувре!
Разговор снова переключился на Винсента. Ему был дан ценный, хотя и несколько спорный, совет, где покупать краски в кредит, какой маркой угля лучше пользоваться и где можно приобрести хороший подержанный справочник по анатомии. Обед закончился ожесточенной перебранкой и дискуссией на предмет достоинств треугольной композиции, хроматического баланса и «картинной утонченности», необходимых для Салона.
Все еще продолжая спорить, студенты вышли из ресторана Агостины и разбрелись в разные стороны.
– Ну что, все слишком сложно и запутано, да? – взглянул Анри на Винсента.
Они шли по улице Коленкур. Его попутчик опустил голову, зажав папку с рисунками под мышкой.
– Я думал, что в Париже у меня будет шанс изучить искусство и стать художником, – пробормотал он в конце концов. – Но теперь уже не уверен. Вероятно, Тео был прав: наверное, я слишком стар.
От былой веселости не осталось и следа. Винсент казался таким потрясенным, таким чужим и потерянным посреди Монмартра, что Анри стало его жалко.
– Не опускай рук, Винсент. Можно мне называть тебя по имени? Не обращай внимания на все эти разговоры о треугольной композиции и хроматическом балансе. На самом деле это не так сложно, как кажется. – И так как самым частым проявлением сочувствия является обман, Анри добавил: – Не переживай, ты все быстро нагонишь.
Время от времени останавливаясь, друзья продолжали путь по извилистой улице. В конце концов они добрались до студии, где застали мадам Лубэ заметающей гипсовые осколки в мусорное ведро.
– Это все рабочие, месье! – воскликнула она, завидев Анри. – Вы только поглядите, что они натворили! Если бы я знала, что они все здесь разнесут, никогда бы не затеяла ремонт ванной.
Она сдержанно кивнула Винсенту, еще несколько раз раздраженно взмахнула веником и спустилась по узкой лестнице с веником в одной руке и ведром в другой.
– Мадам, разрешите вам помочь, – предложил Винсент, протягивая руку за ведром.
Этот жест был столь неожиданным и галантным, что старушка с недоумением уставилась на незнакомца, затем ее лицо осветила улыбка.
– Очень мило с вашей стороны, но я уж сама. Так что вы тут беседуйте, развлекайтесь. – Она вышла из студии, закрыв за собой дверь.
– Все, ты покорил сердце мадам Лубэ, – заверил Анри, вешая на крючок пальто и шляпу. – Вот увидишь, сейчас она вернется со стаканом травяного отвара. Хочешь не хочешь, а выпить придется, и не спорь. Я уже отчаялся. Это все равно что спорить с паровозом. А теперь, может, покажешь свои рисунки?
Он подошел к столу и отодвинул керосиновую лампу, чтобы освободить место для папки Винсента.
– А можно сначала посмотреть на твои работы? – попросил голландец, разглядывая незаконченного «Икара». – Красиво написано. Сразу видно, что ты очень хорошо знаешь анатомию. Эх, мне бы так.
– Главное – вызубрить список латинских названий. Если хочешь, мы будем учить его вместе.
Было в этом рыжеволосом иностранце что-то на редкость располагающее.
– Можешь приходить сюда в любое время. И не стесняйся. Я сам целых два года пользовался студией Рашу.
Винсент повернулся к Анри, но его взгляд был устремлен куда-то в пространство, словно художник пытался сосредоточиться на каком-то мысленном образе.
– А знаешь, что сделал бы я, если бы только мог рисовать, как ты? Я бы написал крестьян за работой в поле. Постарался бы передать их усталость, ломоту в спине под конец трудового дня, то, как они время от времени распрямляются посреди борозды, чтобы утереть пот со лба. Я бы рисовал фермы, деревья, цветы, солнце. Я бы использовал желтый цвет, много желтого, очень много желтой краски! Желтый – это божественный цвет, ибо Он сделал солнце желтым!
Последняя странная фраза заставила Анри повнимательнее приглядеться к новому знакомому. А не сумасшедший ли он?
– Возможно, Бог и любит желтый, но вот Кормону больше по душе коричневый, – улыбнулся он в ответ. – Так что делай ставку на темно-коричневый и сырую умбру. Я отведу тебя в лавку папаши Танги, где их можно купить почти даром. Что с тобой? – воскликнул он, увидев, как Винсент метнулся через всю комнату к небольшому холсту с зарисовкой канкана. – Ах, это! Просто картинка, как девчонки танцуют канкан в «Эли». Мы с тобой сходим туда как-нибудь вечерком, может
