Первое поле - Александр Васильевич Зиновьев
И решил, что можно заканчивать, поэтому дописал: «Надеюсь, у вас всё хорошо и все живы и здоровы». Вспомнил, как вешали «яркий почтовый ящик» на дерево, и строчки снова побежали. «Письмо к вам будет опущено в оранжевый прорезиненный мешок, который начальник партии привязал к дереву на террасе, где Ингили втекает в реку Маю». Прочитал и исправил «втекает» на «впадает». «Местный почтальон будет плыть на катере мимо и возьмёт наши письма». Теперь как будто всё написал и закончил: «Соседям и Москве большой привет. Рабочий четвёртого разряда Матвей». Матвей подумал, какое сегодня число, не смог сообразить и спросил у Толика. Вместе они решили, что уже идёт двенадцатое июня, и так и написали в письмах: «12 июня 1961 года, берег реки Ингили». Матвей взял конверт, написал на нём адрес: «Г. Москва, 4‑я Тверская-Ямская улица, дом 37, кв. 4» и фамилию. Затем аккуратно вырвал лист из тетрадки, свернул и вложил в конверт. Дождался, пока Толик допишет, и с конвертами пошёл на кухню. Гаев ещё резал подарок, посмотрел на конверты, кивнул.
– Молодцы! Через месяц, может, и ответы получим. А завтра вам с Ласточкой в маршрут. Сходи к Илье, всё ли хорошо с лошадью. Отвезёшь еды, заберёшь образцы. Лучше бы к вечеру обернуться! Тридцать километров всего, так что…
Матвей и этому обрадовался, но спросил, как заклеить конверты.
– Сходи к Нине, у неё клей канцелярский есть, вот и заклеишь.
Матвей ещё ни разу не заглядывал к Нине и Зое, заторопился. Подойдя к палатке, громко спросил, если ли кто дома.
– Тебе что, Матвей? – раздался Зоин голос, и она сама вышла из палатки.
– Вот, – показал Матвей конверты, – заклеить надо.
– Молодец, – сказала Зоя и провела ладонью по вихрастым волосам Матвея, отросшим после Москвы.
Матвей, как только отдал конверты Гаеву, позвал Анатолия, и они вместе нашли Илью. Илья сидел у своего костерка, у своей палатки и занимался странным делом: своим острейшим ножом у резиновых сапог аккуратно отрезал от подошвы край. Ребята в недоумении остановились и смотрели (стали наблюдать) за действом. Но, не найдя никаких объяснений этому, подошли, и Анатолий спросил у Ильи:
– Илья, а зачем ты это делаешь – срезаешь?
Илья отвлёкся, поднял на ребят голову, кивнул.
– Однако садитесь.
Ребята сели. И Толик снова спросил, зачем Илья сапоги режет. Илья как будто даже удивился:
– Как зачем? Чтобы легче стали!
Москвичи не то что удивились, но не приняли: как это легче, когда срезанное, дай бог, грамм пятьдесят весит? Это отрезание никак не умещалось в сознании, неужели и вправду это приносит пользу? Ребята даже думали повторить фокус, но решили подождать. Если у Ильи подошва оторвётся, то вот и итог. Но до конца поля Илья преспокойно ходил в этих сапогах. А вот возиться с этим уже не было смысла.
После того как сходили с Ильёй к Ласточке (все лошади как обычно паслись в низинке рядом), осмотрели её, угостили сахаром, договорились наутро о готовности к маршруту, ребята всё решали: неужели эти граммы так важны Илье, что он их срезает? А в столовой Матвей доложил Гаеву о готовности утром выйти в маршрут и долго смотрел с Толиком на новые продолговатые кольца будущего ожерелья, рождающегося в руках начальника партии.
И снова в маршрут
Дождь из сиреневых звезд
Ночью Матвею снилось, как они вместе с Ласточкой идут по сопкам, по воде, как она вздыхает, машет головой, отмахивается хвостом от постоянно жужжащих слепней и пахнет лошадью. А утром, ещё до завтрака, привёл Ласточку на базу и заседлал вьючным седлом. Седланию она по привычке сопротивлялась: набирала в лёгкие воздух, косила глазом – получился ли обман? Но рядом стоящий Илья оценил сноровку Матвея в седлании, а после завтрака помог загрузить и закрепить вьючные ящики. День начинался солнечный и почти без ветра. По небу там и сям, как прибитые гвоздиками, стояли на одном
