Вдовушка - Анна Сергеевна Чухлебова
Где я, кто б знал. Почти не фоткалась в этом году. Причин для удовольствия от факта своего существования не было, мне не хотелось оставлять следы. Нашла какое-то шлюханистое фото в ожидании Тимура, всё прилично, прикрыто, а всё равно – понятно всё с тобой, девочка, в глаза посмотри только. В конце концов, это достойная цель для дейтинга, и я даже поймала какой-то азарт, энтузиазм.
Всё позорнейшим образом разбилось о реальность, когда выяснилось, что совсем так просто – я не умею. Но было неплохо хотя бы поговорить со всеми этими парнями. Будем честны, на тот момент даже голограмма могла бы удовлетворить мои нехитрые притязания в общении. Страшная правда в том, что если идти в глубину, то тут бы вообще никто не справился. В бездонный колодец и плюнуть не страшно: всё равно не напьешься.
К декабрю я смертельно устала – и разнылась одной из своих теток. В ее голове тут же щелкнуло; мне кажется, у нас есть сходство в скорости реакций. Того, что случилось дальше, я не смогла бы предвидеть.
В тот момент, когда я шла по Пушкинской в фиолетовом лаковом тренче, мне казалось, что я вечно буду одна. Пусть и телефон в кармане прогудел очередным приглашением на свидание.
Дуче
Милый, нежный мистер Дуче, где вы были во время путча ГКЧП? О, вы стояли, бежали там, редкий умный мальчик, не продавшийся за стеклянные бусы и колу. В колонне монархистов, что? Да, наш Древний Рим, СССР. Очередной Владимир Красно Солнышко несет пост в мавзолее. Совершенно никаких противоречий тут нет. А глазища ваши сверкали так, что впору обняться армянам с азербайджанцами. Тремя годами раньше вы пытались среди ночи снять огромное красное знамя – и поймали его хребтиной, позвоночник чуть не треснул. А ту историю с синагогой лучше и вовсе не вспоминать.
Если б мы были ровесниками, женились бы еще тогда, завели бы детей. А позже, годам к тридцати пяти, мне ваши выкрутасы опротивели бы в край. «Чао, Дуче!» – сказала бы я, и мы б спокойненько развелись, высчитав с нахапанного вами за жизнь положенные алименты. Я б завела молодого любовника и совершенно бы по вам не скучала. Дети были бы сыты. У меня были бы дети! Даже немножко жаль, что мы разминулись во времени на двадцать лет.
Нас свела моя московская тетка, всё еще красивая блондинка. Ее бывший муж мелькал по телику и оставил ей фингал на прощанье. Ее нынешний, хоть и бегал по молодым, но души в ней не чаял. Тетка тоже бегала, и не чаяла. И долго, долго шептала мне в трубку, когда узнала о Гоше. Прошло четыре месяца – и тетка позвала меня к себе. Чувство дома я потеряла; быть в месте, которое домом было, невыносимо. Самолеты не летали уже почти год – и я снова села на поезд. Он качался, громыхал, вез.
Знакомство было обставлено. Привычная к свиданиям, я совершенно не смущалась. У Дуче были деньги, это важно, – но ведь сердце важнее. Мы мило болтали, а хотелось – просто на ручки. И сделать вид, будто мне десять. И будто никто у меня не умер, и будто мой город не превратился в прифронтовую столицу, будто первые ласточки беспилотников не докучают нам. Будто мне десять, и даже не пубертат, и вот, добрый дядюшка купил мне мороженое. А небо такое синее над Кремлем… Декабрьская несусветица. Зачем мне зимой мороженое? Может, я детеныш белой медведицы, и не признаю других сладостей.
Чуть что, так русские – в Сибирь. Я там не бывала, но мало ли. Дуче – оттуда, и он там всё знает, каждую кочку в тайге. Если придется прятаться где-то в деревне, он быстро всё прочухает, и выбьется в председатели колхоза. Будут колхозы? Чем только не шутит конец света! При Дуче местная футбольная команда наверняка расцветет. В ней играют несовершеннолетние, это отличная физическая подготовка к фронту.
Я рассказываю цинично, да и оптимизм мрачных сценариев добавляет красок, но ведь всё намного сложнее. У Дуче было сердце, а от меня лишь кожура оставалась к тому моменту. И я ходила пустая по свету, я звала, я хрипела. А Дуче взял меня за руку – и внутри меня снова что-то забилось. Контраст с мучившей меня прежде тишиной был настолько велик, что это можно было принять за любовь.
Пианист
Вфеврале 2023-го я стала узнавать в лицо московских джазменов. Вот барабанщик, похожий то ли на женщину, то ли на толстого мальчика, белые волосы до плеч, тугие два подбородка. Саксофонист с кавказской щетиной и оттопыренной задницей. Контрабасист – уже не вполне человек, а будто часть грифа; гриф вибрирует и двоится, превосходит сам себя, чтобы родить гулкое пум-пум. И всё это диво в легком тумане – от алкоголя ли, нет же. От того, что снова рядом мужчина.
Я прибилась как сиротинушка к московскому дядюшке, интеллектуалу той редкой породы, что откуда-то умеют доставать деньги. Дуче меня холил и баловал, а я его так обожала.
Сиротинка-предшественница сбежала, но уже жалела об этом, и мотала нам нервы. Бывало, пока мы слушали джаз в клубе, она сидела под дверью дядюшкиной квартиры, звонила ему и грозила вскрыть вены. Нервная обстановка, что тут скажешь. Дуче переживал, я боялась – ее и за нее. Сиротку номер один стоило сдать в дурдом, но кому? Ее матушка говорила, что она взрослая и сама разберется. Взрослому человеку недолго разобраться, как вскрывать вены, это правда.
Сегодня первая сиротка нас освободила, черт знает, чем занята. Жива – и спасибо. Вечер только наш с дядюшкой, и Маросейка светится, будто всё еще Новый год. В Москве не убирают праздничные украшения до конца зимы, потому что без них стало бы заметно, насколько над миром сгустилась тьма.
Мое счастье длилось, и джаз ходил под кожей. Так хорошо верить, что я прибыла на то самое место, назначенное судьбой, и долгий мой путь, со сбитыми пятками, кончен. Теперь можно выдохнуть, быть счастливой.
Дядюшка смотрит на меня глазами щенка, поправляет прядку у лица, целует. Люблю засыпать у него на груди, нюхать воздух на его выдохе. Дыхание забрало кислород, а отдало мускус, обогатило воздух его щедрым телом. Воздух, который выдыхал Гоша, ничем особо не пах, разве что, едва
