Джинсы, стихи и волосы - Евгения Борисовна Снежкина
– А ты умеешь?
– Нет, конечно, только в кино видел. Первый раз в жизни попал в такую ситуацию. Надо молиться, если кондуит попал к ним в руки, чтобы Валенок не раскололся.
– А если расколется?
– Не знаю, мать, не знаю. Ты пока не дергайся, ты несовершеннолетняя. А вот мне придется… И Ли… И много нас таких…
– Блядь. Что делать?
– Пока не истери, не тяни одеяло на себя. Молчи и сохраняй спокойствие. Я тоже на Арбате в ближайшее время не появлюсь. Так что сиди дома, когда надо будет – позвоню. Поняла?
– Да.
– Все. Расходимся.
3
Страх поселился в копчике. Временами он на своих липких лапках лез вверх и поднимал на своем пути каждую волосинку на загривке. Страх бился и бился в голову. Он задавал беспощадные вопросы.
Где Валенок? Что с ним делали? Били? Руку отрезали? Где кондуит? Когда ко мне придут? Меня посадят?
Страх прохаживался вдоль позвоночника туда и обратно. И опять задавал вопросы.
Какие в тюрьме стены? Серые? Что скажут родители? Напишут ли из конторы в школу? Будут ли меня бить?
Страх долбил и долбил.
Почему Бранд не звонит? Можно ли выйти на улицу? Можно ли говорить по телефону?
И внезапно пришло облегчение. Начали писаться стихи. Не подкидыши, настоящие, какие должны быть. В них я говорила со своим страхом и укрощала его. Стихи стали моим щитом, броней, за которую ничто не могло прорваться. Будь что будет, а каждый день моего заточения не пропадет зря, каждый день будет отдан стихам об откровенности, о понимании, о злости, мести, радости, сострадании, храбрости. Дура бы я была неграмотная, если бы не Валенок. Если бы не его книжки, писала бы я этими словами? Не писала бы! Так чего ты, крыса, дрожишь? Ментов испугалась? Конторских? Тюрьмы? Будь храброй, как он, героем, как он…
Но тут позвонил Бранд.
4
– Привет, Валенок вынырнул.
– Где?
– Просто позвонил.
– С ним все в порядке?
– Не знаю. Он стрелу забил.
– Отлично. Когда?
– Завтра. Помнишь, выставка была в Опалихе? Вот там, на поляне.
– А чего так далеко?
– Наверное, есть свои резоны.
– Где встречаемся? Мне проще с Покрово-Стрешневской ехать.
– Давай выберем электричку и второй вагон от хвоста.
– Ладно.
– Я тебе позвоню.
Народу в электричке было полно. Ехали молча, ни о чем не говорили. Мне было страшно, да и Бранду, думаю, тоже. Он, конечно, виду не показывал. В Опалихе пошли по тропинке, которая еще так недавно была украшена сердечками и сулила только приятное. На поляне Валенок был один. Издалека видно его круглую коротко остриженную голову, длинную шею, колени и локти, как у летучей мыши. Он сидел на бревне и смотрел в костер. Поднял голову. Мы даже кричать друг другу не стали. Подошли поближе.
– Привет.
– Привет. Ну, что стоите? Садитесь.
Мы с Брандом сели. Некоторое время Валенок собирался, чтобы начать говорить.
– Значит так. У меня был обыск. ОБХСС. Но нет, они ничего не нашли. Никаких обвинений не было, только бабушке стало плохо, она в больнице.
– Кто это был? Где кондуит?
– Вам в какой последовательности отвечать?
– Да говори, как хочешь, просто сначала скажи, кондуит в порядке?
– Да. Так, теперь давай, поехали сначала, что случилось. У меня был обыск.
– Как они тебя вычислили? В чем обвиняют?
– Да не в чем им меня обвинить. Вообще я там особо не при чем, на этих мужиках крупными буквами было написано, что они не из ОБХСС, а из конторы.
– А кто при чем?
– Мать с отчимом. Сейчас идет движуха, организовывается политическое движение. Ну я так это все знаю, с пятого десятое. Мать с отчимом ввязались. Контора сильно нервничает.
– А ты здесь при чем?
– Официально у них на родителей ничего нет, вот они и бьют по самому больному. Мать звонила, ввела в курс.
– А бабушка?
– Как всегда, проклинает всех.
– И тебя?
– И меня.
– А что они искали?
– Деньги. Они меня подозревают в книжной торговле. Вот именно поэтому мы никогда ни копейки за книжки не получили. Всегда опасались такого случая.
– И как ты теперь?
– Пока у меня нет точного плана. Одно понятно, что в ближайшее время лучше вместе не появляться. Вряд ли они серьезно следят за мной, и их интересуют мои контакты. Но береженого бог бережет. Поэтому хотя бы до середины сентября я сажусь под домашний арест и буду ездить только в больницу к бабушке и на работу ходить. А потом посмотрим.
– Такой вопрос. Ты умеешь определять слежку?
– Честно говоря, не очень. Да и со мной такое было всего пару раз.
– И как ты это делал?
– В одном случае волжанка стояла прямо у нашего дома, а у нас каждая машина на виду, а она долго глаза мозолила, дня два. И мужиков там несколько сидело. А в другом… Не знаю… Почувствовал. Повернулся, а там идет кент, за деревья прячется, как в худших традициях Голливуда.
– И ты не испугался?
– Это вообще не страшно.
– А что родители?
– Родители, естественно, пересрали. Отец на меня орал по телефону час, хотел уже в Петушки ехать разбираться.
– А ты? Ты на нее не злишься разве?
– А чего на нее злиться? Она мама. Вот такая мама. Хорошая, только ебнутая.
– Это все хорошо, но кондуит? Они тебя не пытали? Не требовали раскрыть шифр?
– Успокойся, они его в глаза не видели.
– Это как?
– Они идиоты, забыли жития собственных революционеров, а там много всяких полезных рецептов, между прочим. Когда они зашли, у меня окно было открыто. Я сразу портфель в окно и выбросил.
– А внизу, может быть, кто-нибудь ждал?
– Нет.
– Ох, ничего себе! Ты рисковал.
– Рисковал, конечно.
– Спасибо, отец.
– Чего уж там. Я тоже виноват. Я же знаю, что опасен. Приношу людям, которые меня знают, одни неприятности…
Валенок уронил голову на руки.
– Это еще что за разговоры? Что значит «приносишь неприятности»? Да я образованием тебя обязана! Не смей так думать! Ты наш прекрасный любимый друг, что бы ни случилось, я с тобой.
– И я.
Мы с Брандом обняли Валенка и долго так сидели, пока он не перестал плакать.
5
Я, Ли, Ангел и Бранд встретились в метро «Кузьминки». У Ангела с собой была сумка. Путь нам предстоял совсем не веселый. Говорить ничего никому не хотелось. По дороге пинали консервную банку. Я подала Бранду, Бранд сделал пас на Ли, а тот забил Ангелу между ног. Ангел рассердился, попытался достать Ли, но тот четко увернулся, перехватил передачу и сделал пас на меня. Я опять на
