Натюрморт с торнадо - Э. С. Кинг
Я выхожу из дома и решаю постоять в случайных местах. На углу 16-й и Пайн-стрит какой-то парень говорит другу: «Прикольно было бы иметь уменьшающую кровать. Тогда бы мы во сне занимали меньше места».
На углу 16-й и Локаст-стрит женщина говорит парню, что его шампунь пахнет «Лисолом».
На углу Брод-стрит и Локаст-стрит я ловлю начало разговора двух женщин среднего возраста и иду за ними.
– Отличная книга.
– Мне не понравилась.
– Ой, да брось. Разве Грегори не красавчик? Я вот читала ради сцен, где он снимает рубашку и рубит дрова.
– А я считаю, Грегори как персонаж – козел.
– Он уверен в себе!
– Он козел.
– Зато красавчик.
– Самое интересное в книге – это жена, которая вместо полоскателя для рта пила шоты «Ягермейстера».
– Она была жуткая.
– Не настолько, насколько Грегори с его дровами без рубашки. Вот это – жуть.
– Он секси.
– Тебе как будто не сорок, а шестнадцать.
Тут я перестаю за ними идти. На полпути между Локаст-стрит и Ореховой. Мне шестнадцать, и я думаю, что мне гораздо больше понравилась бы жена с «Ягермейстером», чем Грегори.
Я перестаю подслушивать и иду по Ореховой. Вечер чудесный. Десятилетняя Сара с моей мамой в кино. Папа пропал без вести. Брюс в Орегоне и, может, приедет со мной увидеться. Но он не может стать моим терапевтом. Я сама буду своим терапевтом.
Двадцатитрехлетняя Сара говорит:
– Что первое, о чем ты хотела бы поговорить с терапевтом?
Я говорю:
– О, привет! Нет, тут нет ничего странного, ты что?
Я замечаю, что у нее с собой снова мой любимый зонтик. Свой я оставила дома. Интересно, могут две версии зонтика существовать одновременно?
– Вроде дождя не намечается, – говорю я.
– Я всегда ношу его с собой. На всякий случай.
– Всегда?
– Всегда.
Я смотрю на ее аккуратную прическу и стильные туфли. Я не могу понять, художница она или работает в торговом центре, или в «Гэпе», или еще где.
– Ты не думаешь, что носить зонтик в дни, когда дождя нет, несколько странно?
– Мы сами странные. Мы переживем.
– Не говори «мы».
– Ну так что? О чем бы ты говорила с психотерапевтом?
– Не твое дело. Если ты не психотерапевт.
Она пожимает плечами.
– Ты сама знаешь о чем. Ты – это я. Через семь лет. Ты знаешь, о чем бы я говорила.
– Я не помню, что думала, когда мне было шестнадцать. Я не помню, знала я уже или нет, – говорит она.
– Короче, не твое дело.
– Не обязательно вести себя так по-детски.
– Мне сейчас не до твоих подколов, честно.
– Ой, не строй из себя мученицу.
Она идет вниз по 17-й с зонтиком в руке.
Вообще, мне было бы о чем поговорить с воображаемым терапевтом.
Но я ни за что не обмолвилась бы о Сарах.
Я почти уверена, что схожу с ума. А если я схожу с ума, то мама тоже сходит, потому что прямо сейчас она в кино с десятилетней Сарой, но только вот, судя по всему, мама не думает, что сходит с ума. Она и глазом не моргнула. Может, это потому, что она постоянно имеет дело с настоящими ментальными расстройствами и знает, что они ничем не отличаются от сломанной руки.
Записка от врача
Домой мама возвращается одна. Она говорит мне, что десятилетняя Сара ушла домой. Говорит, что предложила ей остаться у нас на ночь, но десятилетняя Сара отказалась. Сказала, что это будет слишком странно. Я согласна. Одной Сары вполне достаточно.
– Я не знаю, что сказать, – говорит мама.
– О чем?
– Тут многое надо осмыслить.
– Есть и другие, – говорю я.
– Другие что?
– Другие Сары, – поясняю я. – Вот сегодня, например, я видела двадцатитрехлетнюю Сару.
Мама смотрит на меня очень серьезно.
– Ее я увидела первой. На остановке. Когда начала прогуливать школу.
– Двадцатитрехлетняя Сара?
– Да.
На мамином лице видно облегчение.
– Я очень рада это слышать.
– Она заносчивая, – говорю я. – Думает, что все знает лучше меня.
Мама кивает.
– Думаешь, мне стоит сходить к психологу?
Мама говорит:
– Давай-ка перекусим.
Я иду за ней на кухню, где она достает из шкафа хлеб и из холодильника сыр, и я сижу за маленьким круглым столом и смотрю, как мама делает себе сэндвич с сыром, потом насыпает сверху чипсы, сверху кладет второй кусок хлеба и припечатывает ладонью.
– Тебе сделать?
– Нет.
– Кусочек сыра?
– Нет, спасибо. Я не голодная, – говорю я.
Она садится на свой привычный стул, а я передвигаюсь на угловой, и между хрустящими укусами мама говорит:
– Думаю, что смогу отпросить тебя из школы. У меня есть один друг. Врач.
– Скажешь ему, что я сумасшедшая?
– Я скажу ему, что у нас в семье ЧП и тебе нужно время.
– Ты не скажешь ему про десятилетнюю Сару?
– Нет.
– У нас что, правда в семье ЧП?
– Боюсь, что да, – говорит мама. – У меня так точно.
– Ладно, – говорю я. – А где папа?
– Кто его знает?
– Разве ты не волнуешься?
– О чем?
– Не знаю. Что его нет дома?
– Не особо.
– Ясно, – говорю я.
– Ты правда думаешь, что сумасшедшая?
– Нет.
– Хорошо.
– А ты знала, что шестнадцать лет – самый популярный возраст для экзистенциального кризиса?
– Нет.
– Ну а вот.
– Буду знать.
Папа возвращается домой где-то через полчаса после того, как я ложусь спать. Я это знаю, потому что он громко хлопает дверью спальни. За полночь. Я гадаю – он был с той, перед кем извинялся тогда по телефону? Может, у него любовница есть. Интересно, он специально хлопнул дверью, чтобы нас разбудить?
Я не параноик. Я просто начинаю вспоминать.
Папа не самый добрый человек на свете.
Завтра я снова позвоню Брюсу. Мы об этом поговорим. Мы обо всем поговорим.
Мехико – День Пятый II – На грани
Посередине дня номер пять все балансировало на краю. Больше, чем обычно. Опасно балансировало. Брюс был на грани, потому что папа был на грани, и мама была на грани, потому что папа был на грани, а я была на грани, потому что все были на грани. Думаю, поэтому я подружилась с рыбками, которых не видела, и с морским богом, которому не дала имени.
Если честно, я думаю вот что: если нас всех довело до грани то, что на грани был папа, это значит, что мы всегда
