Загряжский субъект - Василий Афанасьевич Воронов
Иной совестливый человек работает за пятерых, а получает шишки и пинки, бьется, сердечный, экономит на еде, а все ходит в худых штанах, жена плюется, детишки велосипед канючат, а начальство похваливает: молодец, Ванек! Наживет Ванек горб к старости и помрет, болезный, света белого не видевши.
Ты ленивый сытый боров, бездарно прожигающий богатство. Себе на потеху. Обожрался, жиром заплыл, хочется, чтобы пощекотали, покузюкали. Сказочку захотел! Напиши, Павло, сказочку! Я, дурак, не докумекал сразу. А ты вон куда замахнулся. Говорится же – не тронь г… оно не воняет, а если тронуть да раскатать подальше, вот и пошел Курлюк по белу свету. Ну да я тебя, колобок, окорочу. Как сказал великий босяк и лицемер, такой же хмырь, как и ты: и сказок про вас не расскажут…
Я потратил год, чтобы заглянуть в твое нутро, покопался в потрохах и составил характеристику. Ты найдешь ее в моей книжке, а также прочитаешь в «Колупае», кои прилагаются. Гм… хочется назвать человека, который очень даже и бескорыстно помог мне составить характеристику, но погожу. Подумай, помучься.
Ты раздулся до неприличных размеров, а стоило мне ткнуть пальцем – пшик, дырка от бублика, пфу! Осиновый кол тебе от Забурунного, а не сказочку! Тьфу!
П. Забурунный
P.S. И еще. Вали отсюда, воздух очистится, здоровее дышать будет».
Павло благородно умолчал об Эвелине Жеребцовой, которая помогла составить «характеристику».
Курлюк ходил по кабинету, морщился страдальчески, постанывал, подвывал от обиды. Умоляюще смотрел на Зинаиду влажными глазами.
– Он ко мне в ухо залез и жужжит без передышки. Спать не могу, есть не могу. Зина, найди, позови, приведи его ко мне!
– Ты сам просил написать, деньги заплатил.
– Он, как разбойник, из-за угла напал, с ножичком. Он, Зина, крови моей хочет…
– Бог с ним, Гаврила Фомич! Язык без костей, он про всех брехню сочиняет.
– Это не брехня! Это хуже брехни, это правда…
Гаврила споткнулся на слове, злобно глянул на Зинаиду.
– Найди его!
Зинаида молча вышла в свой кабинет, посидела, не притрагиваясь к телефону и, поджав губы, вернулась.
Забурунного нет, и нескоро будет, он в отъезде.
– Фомберга зови! – Гаврила зло рвал бумаги и топтал ногами.
Зинаида свела брови, сжала кулачки.
– Не кричи! Сам зови, разбирайся. И не впутывай меня в свои игрища!
Она хлопнула дверью и в приемной, в упор глядя на секретаршу, громко сказала:
– Сам дурак!
Через час Гаврила позвал Зинаиду и вздохнул как ни в чем не бывало:
– А все-таки я их прихлопну.
– Кого?
– Забурунного и Фомберга с «Колупаем».
Зинаида, жалеючи, покачала головой.
– Не нашутковался?
Курлюк посерьезнел, прищурился.
– Меня, Зинаида, могут арестовать. Понимаешь?
– Нет.
– А могут и не арестовать… Понимаешь?
– Нет.
– На всякий случай я должен быть бедным человеком. Всю собственность я передаю тебе, ты хозяйка. А я бедный человек, понимаешь?
Зинаида впервые в общении с этим человеком почувствовала страх. Гаврила понял ее заминку по-своему.
– Ты побудешь хозяйкой недолго, может, год. Мне нужно будет отлучиться… А может, и обойдется, это я на всякий случай.
Зинаида хотела возразить, но Курлюк остановил ее тяжелым взглядом.
– Рождается великое дело. Скоро об этом узнает вся Россия. Я готовлюсь к великому делу, Зинаида!
Глаза Курлюка налились кровью, он смотрел на девушку тупо, угрожающе, властно.
14
Много деловых людей на своем веку повидал Михаил Исаакович, много тонкостей в финансовых перипетиях держал в уме, а дивился, глядя на Звелину Жеребцову, как вела переговоры с партнерами, просителями, посредниками. Иные приезжали с большими запросами, требовали уступок. Эвелина говорила умно, в меру игриво, каждое слово било в цель, каждый аргумент был отточен. В собеседниках она как бы мимоходом замечала достоинства, подслащивала ненавязчиво, и каждый думал, что именно ему она оказывает больше внимания, улыбается откровеннее. И всегда получалось, что Эвелина, не заявлявшая партнерам своих интересов, оказывалась в выигрыше, а партнеры, требовавшие уступок, не замечая, сами делали уступки. Потом, смеясь и разводя руками, делились друг с другом:
– Ну, баба! Шельма!
– Мягко стелет.
– Ухватистая, молодец!
Сближение с Эвелиной очаровало Врубеля. Иногда он испытывал такой душевный восторг, что перехватывало дыхание. «Великая женщина, – сам себе шептал Михаил Исаакович. – Кто у нас на шее сидит? С виду министр, а потрогаешь – парфюмерия. С Эвелиной Сергеевной, дал бы Бог, можно державой управлять. Царица!»
Эвелина также оценила Врубеля. Он понял это, когда Жеребцова неожиданно сказала:
– Миша, пора начинать новую жизнь. Поедешь со мной?
Он даже не спросил куда, трудно проглотив слюну, склонил голову:
– Да.
Эвелина как о деле обдуманном и уже решенном рассказала:
– Курлюк хочет обмануть, но я опередила. Не знаю, что он задумал, пока не знаю… Гаврила зачастил в Москву, с деньгами, а это плохо. Больше того, он оформил генеральную доверенность на эту девчонку. Я не хотела, привыкла здесь, но он вынудил. Свою долю я уже продала, скоро здесь будут новые совладельцы. Почти все оборотные средства я перечислила в два надежных банка. Нам остается тоько снять наличные и начать новое дело в другом месте. На Украине, например. Там у меня друзья, помогут. Ты готов, Миша?
Врубель удивленно и широко раскрыл рот. Эвелина приказала:
– Едем прямо сейчас!:
15
Строительные работы в детдоме шли к завершению. Стеклили оконные рамы, красили, клеили обои в комнатах. Этим занималась Антонина. Что делать Ивану, она рассудила так:
– Дом готов, землю дали, а без хозяйства ребятишки будут голодные. Надо пахать, сеять, худобу держать. Трактор нужен, грузовичок. Ты цыган, умеешь разжалобить, иди проси. Ты завхоз!
Антонина посоветовала, куда и к кому обратиться, и наказала:
– И понахальнее, иначе наших куркулей не пробьешь.
Иван пошел к Жеребцову в порт. Он прикинул, что отца Зинаиды легче разжалобить.
Иван Ильич с любопытством встретил Ивана, спросил, как и что делают на стройке, нужна ли какая помощь. Иван ухватился за хороший вопрос. Говорил громко, жестикулировал и сильно
