Восемь тетрадей жизни - Тонино Гуэрра
10
ВТОРНИК
Туристы из России и, особенно, ослепительные путаны, которые в огромном количестве едут теперь на Адриатику, одеваются с большой элегантностью. Имена Армани, Криции, Валентино не сходят с уст, как будто это их близкие родственники. Пожилая русская женщина, продавщица в ювелирном магазине Сан-Марино, в центре этих перемен и отчаянно тоскует по России. В Москве у нее своя маленькая квартира. Могилы близких разбросаны по украинским погостам. В эти туманные дни ей часто вспоминается давняя прогулка с собакой ранним, таким же туманным утром в своем районе на периферии города. Неожиданно из окна последнего этажа психиатрической больницы, мимо которой она проходила, раздался крик. Молодой парень, которого было едва видно, вцепившись в решетку, кричал: «Люди, где вы?» Испугавшись, она выронила из рук собачий поводок. А теперь она, когда по утрам смотрит вниз с высоких террас маленькой республики под названием Сан-Марино, ощущает себя иногда сестрой того отчаявшегося безумца. Ей хочется прокричать в туман, покрывший долину: «Люди, где вы?»
13
ПЯТНИЦА
В жизни каждого человека бывает день, когда особенно остро чувствуешь, открываешь для себя всю красоту мира. И если даже суждено после того прожить еще тысячу лет, все последующие дни будут ожиданием или, в лучшем случае, повторением пережитого откровения. Есть бабочки, живущие всего лишь сутки. В этот единственный день им выпадает насладиться светом исполнения всех желаний.
15
ВОСКРЕСЕНЬЕ
Всякий раз, когда кто-либо устремляется к тайнам мироздания и раскрывает секреты, окружающие нас, в хрупком здании моей неуверенности, жаждущей неясности и тайны, появляются трещины. Сомнения, тайна дают большую возможность испуганным ушам найти приют, укрыться.
Бывает, что мои стихи,
На вещь забытую похожи.
Хотелось бы слова без связи,
Лишенные историй слушать.
Как человек, прощаясь с миром
Не ищет слов, привет последний шлет.
19
ЧЕТВЕРГ
Известие о смерти Мастроянни только что дошло до меня в Пеннабилли. Оно не поразило, как удар ножом в грудь. Месяцами я мучился и страдал, ожидая его. Пришло оцепенение, от того что, наконец, наступило полное безмолвие. Оно росло во мне, уничтожая вокруг шумы и звуки мира, как снег, у меня на глазах покрывавший долину.
20
ПЯТНИЦА
Идти на звон колокола за приходским священником, стоять, прислонившись к стене маленькой сельской часовни, отвлеченно, может быть, равнодушно, прислушиваясь к религиозным проповедям. Часто успокоение приходит к тебе от чувства смирения в послушании — всегда проще переложить ответственность на других за наши собственные беды. Вчера вечером наведался в монастырь Саяно, церковь недавно восстановили, и теперь четверо или пятеро молодых монахов из Колумбии оберегают ее. Долго осматривал бронзовые врата церкви — дар Арнальдо Помодоро. Войдя внутрь, столь же долго стоял перед фреской Мадонны с почти полностью стертым со временем ликом. Какой-то крестьянин громко исповедовался, до меня доносились его слова. Он, видимо, был убежден, что чем выше тон его голоса, тем понятнее становится покаяние Тому, Кто не вникает в смысл наших слов. Я вышел из церкви и присел на выступ скалы. Подумал, что необходимо будить, искать в себе зло, направляя его против нашего тщеславия, нашей постоянной неудовлетворенности. Тогда, возможно, будет дано обрести оздоровляющую неуверенность.
21
СУББОТА
И все-таки еще висело солнце над дальними хребтами гор, освещая долину, когда появились белые бабочки в воздухе над рекой. С террасы мне были видны все домики и средневековые городки, которые едва выступали из буковых лесов, венчающих вершины. Я следил и за «солнечным полем», зеленеющим озимой пшеницей. Сюда падали самые первые лучи рассвета. Внезапно весь мир потемнел, и пыль потеплевшего воздуха стала липнуть к коже. То, что я принял за маленьких, редких белых бабочек, превратилось на моих глазах в миллионы снежных хлопьев, которые вертикально полосовали небо. Но за необъятной кружевной завесой ни на минуту не пропадал, виделся весь горный мир. Снег падал на меня и на наш сад. Моя жена выбежала из дома и вручила мне старые газеты. Нужно было защитить, укрыть ими цветы, в первую очередь герань и редкие кустики олеандра. Казалось, что я сворачиваю, готовлю газетные кульки для товара на продажу. Спускались сумерки, но долина, побеленная снегом, светилась и поднималась в сером воздухе уже темного неба.
23
ПОНЕДЕЛЬНИК
Идет снег, и у меня белеют мысли. Хотелось бы больше ничего не делать. Перебирать в руках дерево, как четки. Вот-вот взорвутся утомительные новогодние праздники. Хорошо бы провести их с простыми людьми, которые сохранили во взгляде скромность. С теми, чей хлеб пополам со слезами, кто умеет говорить с животными. Душевный комфорт и определенная ясность приходят ко мне случайно, от необъяснимых примет и предчувствий. Прозрения, полные тайны. Они далеки от нашего высокомерного рационализма. Важно согнуться, чтобы слушать деревья или исповедь памяти неискушенных людей. Чаще всего я плаваю внутри «ночного равновесия нашего бытия», как великолепно сказал кто-то однажды… Значит, можно верить только тому, что вне правил логики. Мне хорошо на закате, при последних лучах уходящего солнца. Кажется, что я тоже часть этого света. Мне в нем просторно, как пролитой на полотно олифе или краске с палитры художника. Становишься легким, как запахи трав, почти как в прежние времена, когда в час солнечного заката я был молодым и сильным.
Не помню ни дня, ни часа
(Мы жили в канун Рождества) —
Увидел, как перышко птицы
Кружилось, летя с колокольни.
Смотрел на полет его плавный,
Как будто и сам тихо-тихо
Земли, долетевши, коснулся,
Легкий как никогда.
27
ПЯТНИЦА
Московское Рождество в опустевшей гостинице «Метрополь» делает все лампы, люстры и бра, цепляющиеся за мрамор стен, похожими на огромные застывшие слезы. Такси мчится в холодном воздухе Москвы, и я начинаю испытывать всю глубину боли человека, чувствующего себя в изгнании.
Едем вдоль кремлевских стен, за ними — золотые купола. Снег уничтожил все уродства этого огромного города, оттеняя своей белизной воздух святынь и багряность кирпичной кладки стен ренессанса.
31
ВТОРНИК
С некоторых пор меня не покидает мысль об одном спектакле. Тема его — Всемирный потоп в театре марионеток. Раздвигается занавес, открывая сцену, на которую сверху спускается белое
