Домочадец - Сергей Юрьевич Миронов
– А теперь едем в парикмахерскую, – сказал Франц в предвкушении звонкого щёлканья ножниц над моей головой. – Я отвезу тебя в отличный салон.
Я молча повиновался. Этот здоровый весельчак начинал меня понемногу забавлять. Вымуштрованный своим шефом до состояния заведённого паяцика, он в какой-то момент даже вызвал к себе неожиданную жалость, но лишь на мгновенье.
Полная растрёпанная фрау Кеглевитц лихо орудовала над моей головой ножницами и восхищалась тем, что с некоторыми иностранцами (она имела в виду меня) ей работать гораздо приятнее и легче, чем с неповоротливыми добропорядочными горожанами. Франц, буйное отражение которого в зеркале передо мной таяло и появлялось в перманентной актёрской улыбке, являл собой одну сплошную гордость по случаю доставки такого податливого клиента, как я, в престижный салон.
Фрау Кеглевитц измывалась надо мной полтора часа. Даже мой терпеливый гид не выдержал затяжного сеанса безделья и, просмотрев свежие газеты, незаметно исчез в неизвестном направлении. Его отсутствие меня успокоило, и я безболезненно воспринял возникновение мокрого сосульчатого ёжика на голове моего двойника, забравшегося в кресло напротив и скрупулёзно изучавшего мои бледные внешние данные. Доведя мой приглаженный облик до конъюнктурного вида банковского клерка, фрау Кеглевитц посчитала своё дело завершённым и пригласила меня в соседний зал, пытаясь заманить в солярий и отправить к маникюрше. С этим издевательством я уже смириться не мог и, пользуясь отсутствием Франца, быстро рассчитался с навязчивой фрау, которая слегка ахнула, когда из карманов потрёпанных джинсов я вытащил четыре скомканные пятисотмарочные купюры.
Я вышел из парикмахерской довольный тем, что оторвался от своего опекуна. Лимузин Франца стоял на противоположной стороне улицы, что не гарантировало мне полной свободы. Фрау Кеглевитц наблюдала за мной из– за тонированного окна, залепленного рекламными аппликациями. Из-за соседнего окна меня рассматривали работники салона. С собой у меня была карта-схема Гамбурга. По ней я хотел выйти к главному железнодорожному вокзалу, откуда до владений VDST оставалось десять минут медленным шагом. Через полчаса я набрёл на Кунстхалле и перекусил в вокзальном бистро. Я миновал «Атлантик» и взглянул на окна моей комнаты. Свет в номере не горел, хотя и вечерело. Я решил, что Франц не стал меня дожидаться в номере и дал мне возможность самостоятельно завершить день.
…Я шёл вдоль озера по дорожке из битого кирпича. Вечер сгущал озёрные краски, лиловый туман затягивал прибрежные воды рассыпчатыми хлопьями, и озеро стремительно отдалялось, проходя сквозь мутный занавес косматых облаков, залегших на угрюмой воде. Несколько раз я обернулся, заслышав странные шорохи за спиной. Я опасался преследования Франца и приготовился распознать его серый, зыбкий силуэт, выползший из кисельной пелены тумана. Но вместо пронырливого Франца я увидел дружную стаю уток, осмелевших от береговой демократии и гордо шествовавших за мной организованным коллективом. Я хотел скорее выбраться на противоположный берег – там было ещё светло, и кто-то в тех людных краях размахивал пёстрым британским флагом с бревенчатого причала. Вскоре я и сам вошёл в густые слои тумана и почти наощупь двигался в ивовом туннеле. Глуховатый лимонный свет уличных фонарей размытым гаснущим фронтом подкрадывался к аллее, откуда мне отчётливо были слышны хищные звуки скоростных моторов и протяжный визг тормозов – там под прикрытием наступающей матовой темноты творились гонки без правил. Я прорывался к автодрому для фанатиков быстрой, безумной езды, рискуя из плотного древесного оцепления вывалиться на проезжую часть и угодить под колёса. Но эпицентр вечерних гонок то и дело смещался в отдалённые сектора трассы, и я замирал, теряя слуховые ориентиры, и вновь срывался с места, заслышав приближающийся шум двигателя. Из чащи шуршащих лиственных перекличек и птичьего многоголосья мне вслед летели знакомые с детства нежные фразы и интонации, кто-то пользовался моей подростковой доверчивостью и завлекал меня в сумерки парковых насаждений, где я вслепую ударами локтей разбрасывал по сторонам высокую болотную растительность и шёл, настойчиво шёл на тихий, еле слышный голос Анжелы. Это она ждала меня в своём зашифрованном мире в надежде, что я сам обнаружу её среди человекообразных деревьев и обниму ожившее скульптурное изваяние, превратившееся в моих объятиях в…
Глава 15
…И это превращение свершилось, когда я, подталкиваемый Францем, оступился на лестнице, и если бы упал, то обязательно снёс бы мольберт, на котором «красовался» мой фотоснимок, сделанный Вальтером в саду, а под ним по диагонали жирным синим маркером на жёлтом картоне был выведен весьма претенциозный заголовок моей выставки: «Море цвета – море форм». Интересно, кто до такого додумался? Поддержали меня загорелые тонкие руки, и сверху, над моим пахучим куцым затылком, успокоительно прозвучало: «Осторожно, мой мальчик! Надо быть немного внимательней!»
Анжела припала ко мне всем телом, и пальцы её, отягощённые множеством колец, суматошно забегали по моей спине. Эти резкие, плотные прикосновения я чувствовал так глубоко, что в её объятиях сам себе показался мелким домашним зверьком, которого нежно и страстно приголубили после незаслуженного полугодового забвения.
– Господи! Сколько же я тебя не видела! Надо же – с ранней весны! – удивилась Анжела, не переставая гладить меня по спине. – Как ты вырос, мой заяц! Как возмужал!
Она, как всегда, прекрасно выглядела. Но нынешний её облик уже носил отпечаток жизненного благополучия. Длинное декольтированное платье из неведомого мне кремового материала удивительно шло к её посвежевшему лицу под дорогим макияжем. Никогда ещё она не делала себе такой простой и выразительной причёски. Её блестящие каштановые волосы были собраны на затылке в аккуратный шарообразный пучок, в который была вплетена тонкая эластичная змейка, вся усеянная драгоценными камнями. В своём изящном вечернем наряде Анжела вполне могла сойти за светскую даму, одну из тех, кому посвящены длинные статьи и пикантные фоторепортажи в глянцевых бульварных журналах. Возможно, я сам возвысил её до состояния надменной салонной фрау и потому мне было странно услышать из её уст домашнее «мой мальчик». Её фотографии в нижнем белье, услужливо присланные Лаушем в целях дискредитации «гуманитарной» деятельности Вальтера, были в сравнении с её нынешним звёздным образом мелким вздором, шаловливой забавой привлекательной женщины, решившей последовать повальной тенденции слабого пола выставить свои прелести перед фотообъективом.
Анжела почувствовала, что я застыл в нерешительности после нашей бурной встречи, и первой пришла на помощь:
– Ну как тебе Гамбург?
Я не ответил.
Она взяла меня за руку и повела в зал с факелами, не замечая моих картин. В том большом центральном зале прохаживались, разобравшись по парам, гости выставки. Вальтера среди них не было. Анжела не отпускала меня от себя ни на шаг. Выполняя её просьбу, я рассказывал о своих дивногорских
