Ночь между июлем и августом - Дарья Золотова
МЯЯЯЯЯООООУУУУООО
* * *
То, что у меня там до этого отправилось, — это ты не слушай, это так. Это случайно отправилось, потому что Утюг тупой под руку орал. А чего он орал? Чёрт его разберёт. Дурачок.
У меня всё хорошо, в больницу ходил. Ты за меня, пожалуйста, не беспокойся. Мы живём хорошо, питаемся. Пенсию по инвалидности я в прошлом месяце ещё оформил. Оцени мою фотографию, я её сейчас в тебя кину.
И вроде ещё что-то забыл… а, это… Привет.
* * *
Вот и снова я записываю тебе сообщение. Приятно от этого, как с человеком поговорил — вот я с Утюгом так же разговариваю. А в очереди в поликлинику или вот в чате домовом, казалось бы, люди самые натуральные, вроде даже мнением твоим как бы интересуются, чуть ли не из горла его у тебя вырвать хотят… А как-то всё равно не хочется с ними общаться, не знаю. Это как с Утюгом, может, — он, когда дверь закрыта балконная, подходит и начинает на неё орать, ну в смысле не на неё, на меня — открывай типа, а когда подходишь, открываешь ему, сразу мордой водит, хвостом воротит: не хочу. Поди вот и пойми его — ну, и с нами так же.
А я как живу, спросила бы ты — ну, ты мысленно, думаю, спросила. Ты, может, и не слушаешь сообщения мои, потому что так сильно волнуешься… А ты не волнуйся, я хорошо, замечательно. Я вот чай каждый день пью с сахаром вприкуску. Готовить учусь. Оладушки вот приготовил, пригорели, правда, немного. Утюгу их давал — не хочет. Гречу зато любит. Вот у нас кто настоящий зожник!
Ну а ты как? Если послушаешь, расскажи, пожалуйста, можно смайликом. Если всё хорошо тоже, то солнышко присылай! Я его получу и порадуюсь, смотреть на него буду… Мы с Утюгом как раз сейчас сидим, солнышку радуемся. Он от него на солнечных зайчиков начинает охотиться. Мужик, настоящий мужик! Хотя и без яиц. Я вообще думаю, мы с ним похожи. Ну то есть не в плане яиц, ну ты поняла.
Я в последнее время из дома-то почти не выхожу, боюсь, вдруг опять приступ будет. Вот и питаемся мы с ним гречкой да кефиром… Ты не волнуйся, если что. Я нормально, я покрепче уже. Я выйду дня через три. Гречки у нас — хоть завались ещё! Правда. Не волнуйся.
* * *
— Что, жалко тебе, что ли, что он тебе пишет? Ну пишет и пишет, подумаешь.
— На простые сообщения не отвечала, так он давай голосовыми донимать… Неймётся же человеку, прости господи.
— Ну заблочь тогда его.
— Жалко как-то… У него же кроме меня один кот. Из развлечений — больницы. Он же это, сердечник он.
— Так ответь тогда. Господи, что ты столько проблем из всего делаешь?
— Так себя тоже жалко! У него всё одно и то же, то да потому, то да потому, мозги совсем от скуки скукожились — он поспал, кот посрал, поели, за таблетками сходили, телевизор целый день бубнит в углу, что смотри его, что не смотри… Я у него бываю периодически, так там каждый год ничего не меняется, вообще ничего, даже пятна одни и те же на клеёнке. Что за жизнь-то такая, господи!
Умерла бы так жить.
* * *
Утро сегодня синее, чистое, вот пишу тебе опять. Привет. Если волновалась — я в последнее время получше, вот вчера на прогулку ходил: до помойки дошёл и обратно. А вокруг воздух, зеленушечка на деревьях зацвела — хорошо! Ты на работе своей хоть из окна погляди, что ли, а лучше — форточку открой. Я тоже у себя всё окно на полную включил, ходим с Утюгом от свежести все обалделые.
Ну как ты, как сама? Спасибо, что предыдущее всё послушала — я видел, была одна галочка, а стало две, значит, послушала. Ничего, я и этому рад — можешь не отвечать, я знаю, человек занятой. Главное, что есть у нас вот такое позитивное общение.
Приезжай ко мне как-нибудь, посидели бы, чаю попили… Знаю, знаю, не приедешь. Просто одиноко очень бывает иногда. Хотя я, конечно, не один, я с Утюгом вот. Вон он скётся возле ноги у меня, хвостом штаны подметает. Во-он он! Ты кто? Ты кот! Ты какой кот? Ты хороший кот! Да-а, хороший, ты хороший… Котёночек маленький, кошеватенький… Да-да, иди жри уже.
Знаешь, старенький ведь он уже. Я иногда волнуюсь — а вдруг я его переживу…
А ты-то, если что, возьмёшь его к себе? Да ведь?
* * *
Прости, что давно не звонил, ну, не писал, в смысле. А то ты, может быть, ждала. Мне что-то похуже немного в последнее время. Что-то, не знаю, колет у меня там… ну, в сердце. Как будто кто-то там иголочкой тоненькой шерудит: вот есть боль тупая, а эта острая, горячая вся, не знаю.
Ты-то только, пожалуйста, уж будь здорова, постарайся быть. Ну и всего, чего сама себе хочешь — по работе там и другое всякое… Но всё-таки главное — дай бог тебе здоровья.
Хотя нет, давай как-то того, без бога. К чёрту его. Дай ты сама себе здоровья! А мне-то второй раз никто уж не даст…
* * *
Наташа, миленькая, совсем плохо. Скорую вызывать или не надо? Я подумаю ещё.
Наташа, больно. Не буду больше писать. Просто сказать хотел… Да ничего я не хотел сказать. Я поговорить хотел. С тобой хотя бы немножко ещё поговорить.
* * *
— И что? Не ответишь ему? Он же там умирает, может быть!
— И чем ему ответ-то мой поможет? Я скорую вызвала на его адрес. Вот это поможет, а не лясы-балясы с ним точить.
— Злая ты какая-то, Наташа… Души в тебе нет, что ли?
— Ах, души во мне нет? После того, как я годами запои его терпела, сливочками его отпаивала, харю его от блевоты обтирала — души во мне нет?! После того, как он под белочкой меня три дня в квартиру не впускал? И всё равно души во мне нет, а не в нём: терпела долго, а надо было — всегда! И до сих пор ведь все, главное, считают, что я ему обязана — он же болезненький, он же несчастненький, он же котиков любит… Котиков легко
