Проект 9:09 - Марк Х. Парсонс
– Короче, весело тебе живется?
– Всякое бывает. И тогда я пытаюсь представить себе, каково было бы приехать в США сегодня – возможно, без знания английского или с сильным акцентом, или в традиционной одежде, или будучи верующей, но не христианкой. И понимаю, что могло бы быть и хуже, гораздо хуже.
– Пожалуй, ты права. Ну, в любом случае тебе отлично удается передать состояние чужака.
– Возможно, это одна из причин, почему я хочу писать. Ведь если на то пошло, все мы здесь чужаки – в том или ином смысле.
Я молча кивнул, а про себя подумал, что эта девчонка в сто раз мудрее меня.
– Слушай, а ты, случайно, не ведешь дневник, как Астрид?
Вот было бы здорово заглянуть!
Асси сверкнула глазами:
– Ну уж нет! Даже и не мечтай!
Пришлось поднять руки в знак извинения.
– Ладно, ладно, прости! – Я посмотрел на ее рюкзак. – А когда можно будет еще почитать?
– Когда я буду готова.
– А когда ты будешь готова?
Она пожала плечами:
– Поживем – увидим.
Добравшись до дома, я обнаружил сообщение от Асси. И сначала решил, что она прислала продолжение романа, но это было эссе.
«Держи, – говорилось в сообщении, – вот кое-что, написанное для себя».
Подумайте о близком человеке. О ком-то, кто вам действительно дорог, – о родителе, ребенке, супруге, брате, сестре, друге, – о том, кто жив, но сейчас находится далеко от вас. Он может быть на другой улице, на другом конце страны или на другом конце света. Его нет рядом с вами, но он не ушел. Не забыт. Когда вы думаете о нем, то вспоминаете все, что он для вас значит. Его нет рядом, но он все еще внутри вас. Он влияет на вас, даже если вы в разлуке. В трудные времена вы представляете себе, что бы он на вашем месте сделал. Просто вызывая в памяти его образ, вы начинаете улыбаться. Или смеяться. Или плакать. Не важно, ведь ваш близкий человек живет внутри вас. Вы носите его с собой по жизни, даже если не вспоминаете о нем каждую секунду.
А теперь подумайте о близком человеке, который ушел навсегда. Все, перечисленное выше, остается верным, если вы сохраняете образ этого человека живым внутри себя. Он просто далеко – как бывает, когда ваш близкий куда-то уехал, – но необязательно вас покинул.
Текст продолжался дальше, но этот отрывок передавал самую суть. Когда я дочитал эссе, было уже поздно, и тем не менее я отправил Асси сообщение:
не хочу повторяться, но я снова в восторге. ты не возражаешь, если я использую этот текст на главной странице сайта? твое эссе очень точно передает то, что мне хотелось бы сказать о своем проекте
Я на секунду задумался и, к собственному удивлению, добавил:
а знаешь, ты потрясающая
Через несколько минут я получил ответ:
спасибо, Джей. очень рада, что тебе понравилось. можешь использовать на своем сайте. и… ты тоже ничего
Уже звучало неплохо, но вот чего я точно не ожидал увидеть в сообщении от мисс АК-47, так это пришедшего следом:
Прежде чем отправиться на боковую, я добавил текст Асси на главную страницу сайта, назвав его «Разница между уходом и разлукой» и обозначив автора: миледи А. Кнудсен. Когда я закончил, было уже за полночь. Но, лежа в кровати и глядя в темноту, я не чувствовал ни малейшей усталости.
Я чувствовал… что-то другое. Сам не знаю, что именно.
Глава 21
Здесь я пытаюсь сказать что-то о презираемых, побежденных, изгнанных. О смерти и бедствиях, о раненых, изувеченных, беспомощных, лишенных дома и семьи. О непоправимости.
О последнем шансе.
Доротея Ланж
ПОЖАЛУЙ, ЧЕМ МЕНЬШЕ Я СКАЖУ О ДНЕ БЛАГОДАРЕНИЯ, тем будет лучше.
Мы впервые отмечали его без мамы, потому что в прошлом году, по единодушному соглашению, мы этот праздник пропустили. Я ожидал, что мы и теперь так поступим, но у отца были другие планы – в том числе на еду.
Большую часть дня он провозился на кухне. Отец не только зажарил индейку, но и сделал для нее начинку, а еще пюре, соус, приготовил ямс и стручковую фасоль. И любимое блюдо мамы – пирог с орехами пекан. Отец, видимо, решил, что если поставить на стол все, к чему мы привыкли, то праздник получится такой же, как раньше.
А не получилось. Даже близко. Мамино отсутствие ощущалось как присутствие, более осязаемое, чем если бы она и правда сидела с нами. И мы изо всех сил старались не упоминать о ней ни словом. В итоге даже пирог не разрезали: все заявили, что объелись, но ведь и дураку понятно, в чем было дело.
Отец положил вилку и отодвинулся от стола.
– Пожалуй, больше я не осилю.
– Пап, все было очень здорово, – сказала Олли.
– Спасибо.
Мои мысли блуждали где-то далеко, пока Олли не глянула на меня так, словно пинка дала.
– Мм, да… замечательно получилось, папа. Индейка отличная и… гм… все остальное тоже… – Я посмотрел на беспорядок вокруг. – Уборку беру на себя, уж это-то с меня причитается, – а потом повернулся к Олли. – Ты можешь идти, я тут сам справлюсь.
Дважды повторять не пришлось: сестра тут же куда-то ускакала. Отец помог унести все со стола и тоже ушел. Убираясь на кухне и моя посуду, я обычно слушаю музыку, но сегодня работал в тишине. Времени ушло немало, однако, закончив, я обнаружил, что его не хватило. Мне нужно было разобраться с эмоциями. И вот кухня чистая, а в голове полный бардак: мозг застрял где-то между «Запомни этот момент» и «Что в этом плохого?».
Я решил: прогулка может помочь, поэтому схватил сумку с фотоаппаратом, но по дороге сначала завернул в гараж. Как и ожидалось, отец был на своем обычном месте, копался в том старом фонографе. Я уже почти открыл рот, но вдруг передумал. Играло радио, и меня не заметили. Мой взгляд привлекло нечто особенное в том, как отец сидел, сгорбившись над верстаком, под светом лампы. Я осторожно положил сумку на пол, достал камеру, взял крупный план и сделал несколько снимков, прежде чем отец меня увидел.
– А, Джей, это ты!
Я подошел ближе.
– Не обращай на меня внимания, занимайся своим делом.
Он послушался, и я встал прямо перед ним, глядя на него сверху вниз – затылок, плечи, руки, – пока он вставлял невероятно крохотные винтики в металлический цилиндр. Мне удалось сделать три или четыре хорошие фотки, прежде чем отец шевельнулся и композиция распалась.
В детстве мы вечно смотрели старые диснеевские мультики, и отец сейчас показался мне похожим на Джеппетто, вырезающего из деревяшки Пиноккио.
– Ну как, он уже превратился в мальчика? – спросил я.
Отец засмеялся:
– Не совсем. Я дам тебе знать, когда он заговорит.
– Пап, на самом деле мне хотелось сказать, что праздничный ужин получился просто превосходный. – Я помолчал. – Маме бы очень понравилось.
Он кивнул и торопливо опустил глаза, вернувшись к своим винтикам.
Тащиться сегодня на угол улицы было полным идиотизмом. По крайней мере, именно так мне поначалу казалось. Потому что центр города просто вымер. Как будто опять карантин ввели: когда сработал мой будильник, вокруг не было ни души. Я подождал несколько минут, но никто так и не появился. И я уже собрался уходить, когда меня осенило: вот это – полное ничто – и есть то, что происходит в определенное время в определенный день в определенном месте мира, а значит, имеет не меньше прав на существование, чем все остальное.
Я достал настольный штатив, установил его на кадку с цветами и закрепил на нем камеру. Убедился, что она стоит ровно, и сделал четыре фотки – каждый раз поворачивая камеру, – чтобы показать как можно большую часть облюбованного угла. Проверил снимки на экране – да, мне удалось запечатлеть эту восхитительную пустоту, – затем убрал фотоаппарат в рюкзак и решил
