Проект 9:09 - Марк Х. Парсонс
– Гламурную?
Она стояла совсем близко ко мне.
– Угу. Ты ведь знаешь, о чем я. – Она похлопала глазками, затем опустила взгляд и затеребила тонкую ткань кимоно. – Разве тебе не хочется посмотреть, что под ним?
Черт возьми, в такие моменты в голову могут приходить весьма неожиданные мысли. Сначала: «Это риторический вопрос?» Затем: «Я одинокий гетеросексуальный парень семнадцати лет… ты как думаешь?» Перед глазами тут же возник образ Асси – и я, честно признаться, оторопел. Ни одну из своих мыслей я не озвучил, а только спросил:
– К чему ты клонишь?
– В каком смысле? Я всего лишь поинтересовалась, не хочешь ли ты поснимать меня в гламурном стиле. Вот и все.
Все? Это что, типа нормально? То есть сначала вы готовитесь к тесту по истории, а потом, разумеется, немедленно и в обязательном порядке проводите гламурную фотосессию в обнаженном виде?
Меня охватило то же чувство – как когда Кеннеди заставила меня сделать ей портфолио.
– Не знаю. – Я покачал головой.
Она отступила на шаг назад, и в комнате будто заметно похолодало.
– Не ожидала, что ты так отреагируешь на подобную мелочь. – Кеннеди прищурилась. – Ты вообще настоящий фотограф или нет?
Ну ни фига себе!
Я взял рюкзак.
– Кеннеди, черт побери, чего ты от меня хочешь?
Еще шаг назад и еще минус десять градусов в комнате.
– Я хочу, чтобы ты ушел.
– Знаешь что? В кои-то веки мы оба хотим одного и того же. – Я закинул рюкзак на плечо, открыл дверь спальни, потом остановился и обернулся. – И да, на здоровье.
Глава 20
Это преимущество ви́дения придет к вам, только если вы надолго остановитесь, выпутаетесь из клубка сводящих с ума мгновенных впечатлений, непрерывно на нас обрушивающихся, и внимательно вглядитесь в тихое изображение.
Доротея Ланж
ПОЗЖЕ ВЕЧЕРОМ, НАПРАВЛЯЯСЬ К ЦЕНТРУ ГОРОДА, я все еще был сильно не в духе. И вселенная разделяла мое настроение. В 9:09 на углу мне встретились лишь двое пьяных в стельку студентов, которые шли то ли в общежитие, то ли из общежития – в деталях они путались. Деваться было некуда, я сделал несколько снимков, потом сдался и поплелся в «Финч».
Заказал себе чай масала и почему-то сел за тот же самый столик в дальнем углу, хотя людей сегодня пришло совсем немного и можно было выбрать любой другой. И почему-то я поднимал взгляд всякий раз, когда звякал колокольчик над входной дверью. А порой и когда он не звякал – примерно каждые сорок семь секунд.
Черт его знает почему.
Сделав так называемую работу (на просмотр унылых фоток ушло целых две минуты… за которые я успел трижды взглянуть на дверь), я допил чай и ушел.
А по дороге домой думал о маме и о своем эссе про нее. И об эссе Асси про ее отца. И о нашем разговоре с Олли, когда я посоветовал ей пообщаться с Асси. И вдруг я понял, что в этой драме есть еще один важный персонаж.
Вернувшись домой, я первым делом пошел в гараж и рассказал отцу об эссе по английскому, вкратце изложив его содержание. Даже признался, что «кое-кто» похвалил мое сочинение. И вдруг с языка сорвалось:
– А как у тебя дела? Ну, касательно мамы…
За почти два года, прошедших с тех самых 9:09, я ничего такого не спрашивал.
Ни разу.
Вопрос повис в воздухе. В конце концов отец встал с табурета, подошел к мини-холодильнику, стоявшему рядом со шкафчиком для инструментов, и достал два пива. («Курз Лайт» – вот какой у меня отец!) Открыл обе банки, передал одну мне и сказал:
– А хрен его знает.
Ого! Никогда раньше отец со мной так себя не вел. Я словно оказался на неизвестной территории – и без карты. Это что, тоже часть моего повышения до статуса взрослого?
Я взял пиво.
– Спрашиваю, потому что в последнее время сам очень часто вспоминаю о маме. Возможно, из-за проекта, которым занят, а еще из-за того эссе. – Я отхлебнул пива и поставил банку на верстак. – Все думаю, что бы она сказала, расскажи я ей о школе, о друзьях, об Олли и обо всем остальном.
– Я знаю, ты по ней скучаешь. И знаю, что с ней ты мог обсуждать даже весьма странные вещи. – Он улыбнулся. – Например, какого цвета числа. И… ну, я так не могу. Для меня числа – это просто числа.
Оставалось только кивнуть.
– Поверь мне, большинство людей видят мир так же, как ты. – Я помолчал, пытаясь перевести мысли о маме в слова. – Забавно, но кажется, будто она до сих пор здесь. Как будто я и в самом деле могу мысленно видеть и слышать ее. Словно смотришь любимый сериал по телевизору – только на вечном повторе… – Я запнулся, взял пиво, чтобы чем-то занять руки, и сделал долгий глоток. – Не знаю… ты меня понимаешь?
Вид у отца был очень печальный – и в то же время какой-то счастливый.
– Отлично тебя понимаю, Джей. Каждое слово. Я чувствую то же самое… Но вместе с тем она для меня была еще и лучшим другом. И единственной любовью моей жизни, поэтому… – Отец закашлялся, будто поперхнулся. – Ну вот как-то так у меня дела. – Он поднял банку пива. – Будем!
Мисс Монтинелло стояла возле доски.
– Итак, чему мы вчера научились во время парного критического разбора?
Вот так вопросик!
Я сидел тихо, пока она слушала ответы.
– Давать легче, чем принимать, – сказала одна девчонка.
В классе раздались смешки.
– Ага! Объясните, пожалуйста.
– Ну, не так уж трудно найти ошибку в чужом эссе и указать на нее, а вот когда твой собственный текст разбирают по косточкам… все становится сложнее.
– Ясно, – кивнула мисс Монтинелло. – А почему так?
– Когда пишешь, буквально выкладываешь себя на страницу. Это очень личное, и поэтому критика твоего текста воспринимается как критика тебя самого.
– Есть такое, – согласилась мисс Монтинелло. – Тем не менее моя задача, помимо прочего, состоит в критике ваших работ. Так что запомните: не стоит принимать ее на свой счет. Это не вы плохие, да и работа ваша в целом необязательно плохая. Просто, возможно, есть более удачный способ выразить мысль. А еще я вполне могу быть не права. – Учительница посмотрела на класс поверх очков. – Хотя такое маловероятно. – Она взяла маркер для доски. – Кто-нибудь еще чему-нибудь научился? Или двигаемся дальше?
– Никогда не сомневайтесь в гуру, – сказал я.
На лице мисс Монтинелло не дрогнул ни один мускул.
– Само собой разумеется.
Она написала на доске «Метонимия»[15].
– Кто может растолковать, что это?
Какое прохладное, голубое слово с буквами «м,» и «н», и снова «м».
– Не я, – вырвалось у меня. – Оставлю толкования головам, засевшим в башне из слоновой кости.
– Два очка, – кивнула мисс Монтинелло. – Кто-нибудь еще?
– Да проще простого, – откликнулась Асси. – Как сказал Шекспир, «камзол и штаны обязаны проявлять свою храбрость перед юбкой»[16].
Мисс Монтинелло и бровью не повела:
– Пришла, увидела, победила.
Вечером я сунул в рюкзак не только «Никон», но и ноутбук и даже с пользой провел время в кофейне после съемки в 9:09. Дело пошло на лад, когда я наконец перестал вскидывать голову на каждое звяканье дверного колокольчика, осознав, что толку от этого все равно никакого. Я наполовину закончил задание по психологии, когда понял: рядом кто-то стоит.
– Вообще-то, это моя идея, – сказала Асси, похлопав по своей сумке с ноутбуком. – Я имею в виду, приходить сюда поработать.
– Не знал, что остальным это запрещено.
– Ну, да… просто иногда мне очень нужно уйти подальше от немытых масс – это я о своих братишке и сестренке, – чтобы заняться уроками или еще чем-нибудь.
– Еще чем-нибудь. – Я кивнул на место напротив себя. – Присаживайся.
– Я не хотела помешать…
Вглядевшись в ее лицо, я не обнаружил ни следа сарказма.
– Камзол и штаны нижайше просят юбку дать отдых изнуренной плоти, воссев на этот… гм… трон. Миледи.
Она села.
– Миледи? Хм… Пожалуй, это мне нравится даже больше, чем «мисс Кнудсен». Да, с этих пор тебе позволено именовать меня миледи. Паж.
Я демонстративно уткнулся обратно в свой ноутбук и принялся печатать.
– Еще три секунды, и ты снова станешь АК…
– Впрочем, Асси тоже подойдет, – быстро добавила она.
Я ухмыльнулся и закрыл ноутбук.
– А знаешь, ты определенно видишь мир сквозь другую
