Коза торопится в лес - Эльза Гильдина
– Да кто они-то?
– Всякие. – Пожимаю плечами.
– Не спросят. Мир равнодушнее, чем ты думаешь, – обнадеживает Эдик Часов.
Сколько недель надышаться на Эдика не могу, а возможность хорошенько разглядеть его появилась только теперь. У меня со зрением в последнее время беда. Кажется, идет в минус (надо провериться у окулиста), поэтому до этого в Часова была влюблена авансом. Подвижные дугообразные бровки, ямочка на подбородке и при любом выражении лица, при любом настроении слишком серьезный спокойный взгляд. Взгляд человека, который никогда ничего особенного не ожидает от жизни. Человек просто живет. Делает, что ему положено, но при этом просто живет. Изредка, правда, с доброжелательным интересом и даже кокетством он приподнимает эти самые бровки, дескать, ну что во мне такого занятного?
Туман окончательно рассеялся. Солнце стало тускло отсвечивать на медных гильзах и бутылочных осколках. Остальные деревья и пни тоже исковерканы пулями.
– Это Юх здесь раньше с Бактыбаевым и Роглаевым пристреливался, отрабатывал точность, – объясняет Эдик Часов. – Для охоты.
Докурив, Эдик стал учить меня раскачиваться на тарзанке. Вернее, сам залихватски раскачивался и при этом комментировал действия. Сначала, крепко ухватившись за перекладину, нужно что есть силы оттолкнуться и чуть согнуть ноги в коленях.
Тарзанка ужасно скрипит, стонет, от этого делается не по себе. И ветка дуба покачивается. Кажется, что канат вот-вот лопнет, а ветка треснет и рухнет вниз, но это только кажется. Нет ничего надежнее смоленого корабельного каната и столетнего дуба.
И коли уж я такая отчаянная и без царя в голове, дальше Эдик начал объяснять, как прыгать в воду. Не сейчас, конечно, а на будущее, в какой-нибудь беззаботный день знойного лета. Перед тем, как бултыхнуться в реку, надо набрать в легкие воздух и поднять над собой руки, чтобы без всплеска войти в воду.
– С моей безголовостью, как ты говоришь, я до следующего лета не доживу, – мрачно шучу и гляжу в воду.
– Ты нас всех переживешь, – обещает прозорливый Эдик Часов (и тоже ведь как в воду глядел, но уже в фигуральном плане), – а потом мемуары напишешь.
– Ты тоже вместе со мной помирать собрался?
– Ну а что ты будешь делать, если я умру? – решил поддержать игру Эдик Часов. Я заметила: ему когда с людьми скучно (очень часто, кстати), он либо ставит в игнор, либо начинает откровенно стебать. Ну или это моя мнительность, что вернее всего. – Например, я завтра уезжаю и вряд ли уже вернусь. И для тебя, я так понял, это будет, как если бы я умер.
Вот почему он так терпелив со мной. Потому что больше не придется выносить мое присутствие. Вот и все, что мне отмерено: кусок Люсиного пирога за столом только после Малого; знакомство с Папой только после всех его нескончаемых, продолжительных командировок; ненаглядный Эдик Часов в последний день перед отъездом…
Новость меня настолько потрясает, что нет сил продолжать словесную пикировку. Не могу притворяться. Вымолвила первое попавшееся, наивно полагая, что смогу отговорить:
– Но здесь же так хорошо!
– Этот город имеет удивительную способность не надоедать и нравиться только тебе. Ты только приехала, тебя держит учеба, родня, друзья… Я видел, ты с милицией дружишь. У нас с милицией дружат, когда деваться некуда. Я же общаюсь с теми, с кем хочу, но и за них не держусь. У каждого, кто здесь рос, была мечта – вырваться отсюда.
– Почему?
– Мне бы многое надо рассказать, а я не могу. Превратился в коробочку чужих тайн.
– Это Юх заставляет тебя уехать?
– Скорее вынуждает. Только сам об этом не догадывается. В отличие от сокурсников я кладбище свое мог открыть намного раньше. Я вообще старался раньше всех войти в эту профессию: подрабатывал на скорой, часто бывал на трупах, ассистировал на операциях, то есть подавал инструменты, только чтоб наблюдать за руками врача. Юх, на беду мою, похвастался как-то Роглаеву и Бактыбаеву. А они решили использовать мои навыки и мою будущую профессию в своих целях. Юх еле отмазал меня от них. Хожу-брожу за ним, сам не знаю для чего. Не хватает духу покончить со всем этим. Я живу в страшной сказке среди вурдалаков, леших, водяных, кикимор болотных… Сгинь, нечистая сила! – забылся в какой-то момент. – Но теперь и Юх не может ничем помочь. Ему самому требуется помощь. А Роглаев от меня просто так не отвалит. Ты передай своей подружке Санни, чтоб держалась от него подальше. И сама, когда вырастешь, тоже не связывайся. Для него люди – мусор.
– Уж я-то точно ему не приглянусь. А Санни передам.
– Еще как приглянешься. И не только ему. Помяни мое слово, лет через пять-шесть всех Сонек за пояс заткнешь. – Закусив губу, с любопытством изучает меня. – Глаз у меня наметан на будущих роковух. Слава богу, я буду в это время далеко.
Издевается. Видимо, я его забавляю. Ну хоть что-то вызываю в человеке, которому просто так никто не нужен. Но все равно чувствую себя глубоко польщенной и малость согретой. В благодарность тоже захотелось поделиться каким-то неизведанным теплом. Или, наоборот, от переизбытка чувств непреодолимое желание ущипнуть, укусить его за щеку.
Я снимаю с руки Папины часы и протягиваю ему.
– О, «Амфибия»! – Берет он глянуть из интереса. – Чьи они?
– Ничьи. Нашла по дороге. Это тебе.
– Если ничьи, то возьму. – И испытующе смотрит на меня.
Но я ничем себя не выдала. И самым беззаботным тоном спрашиваю, хотя знаю прекрасно:
– Что такое «Амфибия»?
Это такой глупый, но действенный девичий трюк: если хочешь завоевать парня, спроси у него про то, что он знает. Он почувствует себя значимым и проникнется к тебе.
– Видишь? – Показывает на обратной стороне выгравированный морской закат. – Чем больше море и меньше лучи, тем на большую глубину можно погружаться с ними. Полное море – до 30 метров, половина моря – до 15, меньше половины – до 8. Хотя до 30 метров – это, конечно, полная ерунда.
– Почему?
– Ну кто, кроме водолазов, будет до 30 погружаться? – Перебирает он пальцами сверкающие звенья металлического браслета. – У водолазов другие – свои часы.
Как ни странно, оказавшись с Эдиком Часовым на одном квадратном метре, чувствуя его дыхание, нисколько не стесняюсь. Могу спокойно всматриваться в его большие темные глаза. Такое вообще может быть? Если любишь, то обязательно стесняешься. Когда я могла позволить себе так расслабленно стоять с приятным мне человеком, не
