Почтальонша - Франческа Джанноне
Вернувшись домой к обеду, Анна обнаружила, что ее муж и сын все еще занимаются украшением елки.
– Пап, ну сколько можно? – заныл Роберто. – Ты уже в пятый раз его перевешиваешь!
Анна улыбнулась. Карло вертел в руках деревянного ангелочка – последнюю игрушку, которой никак не мог подобрать идеальное место.
– Дай-ка его мне! – весело предложила Анна.
Взяв фигурку, она пристроила ее в самом центре елки, между красным и белым шарами, и вынесла вердикт:
– Вот здесь в самый раз.
Карло скептически оглядел композицию и без особого энтузиазма кивнул. Роберто без сил рухнул на диван.
– Наконец-то все! Сил моих больше нет.
– Какая жалость, – притворно вздохнула Анна. – А я думала сводить тебя и Лоренцу в кино, на новый мультфильм… Ну да ладно, возьму тогда одну Лоренцу, а ты оставайся дома, отдыхай.
– Э, нет! – встрепенулся Роберто. – Я вообще-то совсем не устал, если что!
Анна с Карло с улыбкой переглянулись.
* * *
Возле кинотеатра «Олимпия» Анна остановилась у афиши и, ткнув в нее пальцем, спросила сына:
– Что здесь написано?
Роберто подошел ближе и уверенно прочел:
– «Белоснежка».
– Умница! – восхитилась Анна.
Роберто пошел в первый класс в сентябре, но к тому времени уже давно знал алфавит – благодаря Анне. При каждом удобном случае она повторяла с сыном: «А – Анна, Б – базилик, В – Витторио…»
Карло недовольно одергивал жену:
– Придет время, выучит все в школе вместе с другими детьми.
– Зачем откладывать, если он может начать с преимуществом? – парировала Анна и продолжала: – Г – герань, Д – дыня, Е – ель…
Так что к началу занятий Роберто уже прекрасно умел писать свое имя печатными буквами, аккуратно выводя их на строчках.
«Белоснежка» очень понравилась всем троим. Роберто вышел из кинозала в восторге. Он распевал на ходу «Хей-хо!», подражал походке семи гномов, шагающих на работу, и проделывал это всю дорогу до дома, без умолку болтая и кривляясь. Лоренца хохотала до колик, а Анна с улыбкой качала головой.
– Тебе в варьете выступать надо! – поддразнивала она сына.
Немного погодя Лоренца мечтательно протянула:
– Вот бы и ко мне пришел принц, чтобы разбудил поцелуем…
– Не «чтобы разбудил», а «чтобы разбудить», – поправила ее Анна. И после короткой паузы полюбопытствовала: – А ты что же, собираешься уснуть, как Белоснежка?
Лоренца смутилась.
– Нет… я не то имела в виду. Просто… ну, мне бы тоже хотелось, чтобы… – она замялась, подыскивая слова. – В общем, чтобы принц пришел меня спасти.
Анна резко остановилась. Нахмурившись, она взяла племянницу за руку и развернула к себе. Роберто, заметив, что спутницы отстали, тоже притормозил и оглянулся.
– Запомни, Лоренца, – произнесла Анна строгим тоном, – есть только один человек, который может тебя спасти. Знаешь, кто это?
Племянница растерянно заморгала и помотала головой.
Анна для пущей убедительности ткнула в нее пальцем и отчеканила:
– Ты сама. Только ты можешь спасти себя, и никакой принц тут не поможет. Уж поверь.
Лоренца смешалась и побрела дальше, понуро опустив голову.
Слова тети сильно ее задели. Мать всегда твердила, что женщина становится полноценной лишь тогда, когда находит мужа и создает семью. Что мужчина призван защищать и опекать, а удел слабого пола – во всем от него зависеть. Подружки Лоренцы рассуждали точно так же. Кокетливо хихикая, они признавались, что учатся исключительно ради того, чтобы найти достойную партию. Для каждой из них «когда я вырасту» сводилось к просторному дому, который надо будет содержать в чистоте и порядке. К надежному мужу-добытчику, который возьмет на себя заботу о семье. К здоровеньким ребятишкам, которых предстоит нянчить и воспитывать. Она никогда не слышала, чтобы одноклассницы видели свое будущее как-то иначе.
А сама Лоренца чувствовала себя безнадежной неудачницей. Второй год подряд ее переводили в следующий класс условно, с хвостами по латыни и греческому. Вместо беззаботного лета, полного солнца, игр и развлечений, ей снова пришлось корпеть над учебниками. Отец, конечно, виду не подавал, но по его потухшему взгляду Лоренца безошибочно угадывала, как горько он в ней разочарован. И при этом он продолжал исправно отстегивать немалые суммы уже вышедшему на пенсию профессору Гаэтани, чтобы тот вдалбливал в голову дочери тонкости древних языков, которые казались ей бесполезными и малопонятными. К тому же она чувствовала себя уродиной – не то что ее подруги. Всякий раз, видя собственное лицо, усыпанное прыщами, она хотела разбить зеркало. Она перестала разглядывать свое отражение, прибавляла шаг, если зеркало попадалось на пути. Даже тетя Анна больше не называла ее красивой.
* * *
Как и каждый год, в преддверии Рождества почта преображалась. Поздравительные открытки, письма, подарки в красивой упаковке, корзинки с домашними лакомствами для родных, живущих бог весть где, – всему этому не было числа. Анна знала, что весь декабрь огромный стол в центре зала будет ломиться от подносов со сладостями. Тут тебе и мустаццоли[27], и миндальное печенье в форме рыбок, и забавные рождественские конфеты, похожие на крохотные ньокки, политые медом и обсыпанные жареным миндалем, – Анна до сих пор путалась в их замысловатом названии: то ли пурчиддуцци, то ли пурчеддруцци. А еще неизменные чашечки кофе и бутылочки домашнего лимончелло, которое искусно готовила Элена. Последняя вообще взяла на себя роль радушной хозяйки.
– Проходите, угощайтесь! – приглашала она всех входящих, указывая на стол.
Кармине за последнее время изрядно раздобрел, но все равно поминутно вскакивал, чтобы плеснуть себе лимончелло и взять какое-нибудь печенье. Когда он, жуя на ходу, возвращался за стойку, Томмазо провожал коллегу неодобрительным взглядом. Кьяра же, напротив, сделалась еще более худой и бледной: потолстели разве что стекла в ее очках. Она ни разу не польстилась на угощение и безвылазно торчала в комнате для телеграфа, склонившись над работой.
– Да брось ты, иди к нам! – увещевала ее Элена. И с досадой добавляла: – Ума не приложу, что с этой девчонкой. Вечно такая грустная!
– Ничего я не грустная! – огрызалась из своего закутка Кьяра.
В эти дни Анна металась по городку как заведенная, стараясь вовремя все забрать и доставить по назначению. Зачастую ей приходилось работать даже после обеда.
На это Рождество Джузеппина получила самый желанный подарок, о котором только могла мечтать: ее сын Мауро уехал из Германии, где, по его словам, с приходом Гитлера к власти «даже воздух сделался ядовитым», и вернулся в Италию с кошельком, потяжелевшим настолько, что его содержимого с лихвой хватило на обновление родительского дома.
– Заходите, синьора почтальонша, я познакомлю вас с моим сыном, – окликнула ее Джузеппина. Она стояла в дверях, поджидая Анну.
– Анна была так добра ко мне все это время, – рассказывала она Мауро. – Читала мне вслух твои письма, совсем как Феруччо прежде.
Мауро пожал Анне руку и горячо поблагодарил.
– Если вам когда-нибудь понадобится помощь – любая! – только скажите, – добавил он.
Анна смущенно улыбнулась, уверяя, что благодарить ее не за что – она лишь выполняла свою работу. Но Мауро, несмотря на протесты, всучил ей коробку лебкухен – нюрнбергских пряников.
– Попробуйте, пальчики оближете! – подмигнул он.
Синьор Лоренцо по-прежнему приветствовал Анну, вскидывая руку в фашистском салюте, хоть она и не отвечала на его жест. Однако в тот год он не отправил очередную присланную ему открытку обратно. Брат писал старику,
